Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
Алёшка насторожился — человек был незнаком, во всяком случае ни фигура, ни походка ему никого не напомнили. Сударь? Значит, не из мужиков. Да и к чему бы цесаревниной фрейлине иметь дело с мужиками? Острой иглой сердце кольнула ревность. А что, если этот человек приходил на свидание с Елизаветой?
И, ёжась от холода, Алёшка двинулся следом за незнакомцем.
Сделав крюк вдоль берега Серой, человек в плаще вернулся на Соборную площадь и скрылся за воротами постоялого двора, что выходил окнами на фасад дворца. Помявшись
Посетителей в заведении было немного, и незнакомца он заметил сразу — тот сидел за длинным дощатым столом. Служанка как раз принесла ему кувшин с вином и кружку. Присев сбоку, так, чтобы не попадаться на глаза, Алёшка велел подать полпива и кулебяку и принялся рассматривать таинственного господина.
Оказалось, он уже встречал его — это был французский купец, которого в начале лета Елизавета выгнала из имения за какие-то бесчиния в кабаке. Что же выходит, Мавра тайно встречается с человеком, которого Елизавета прогнала? Или не Мавра, а сама Елизавета? Но для чего?
Он вновь взглянул на француза — высокий, поджарый, широкоплечий, держится, будто князь, вон какая осанка… Лицо красивое, непростое: высокие скулы, нос с горбинкой и красиво вырезанные ноздри. Глаза тёмные, большие, бархатные. Но взгляд не томный — жёсткий, цепкий. Ох, не похож сей хлопец на купца… Впрочем, кто их, французов, знает, каковы у них негоцианты…
К незнакомцу подошла Агата, дочка хозяина, миленькая белокурая немочка лет пятнадцати. Принесла еду, по виду жаркое. Он что-то негромко спросил — Алёшка не разобрал, что именно, и Агата смущённо принялась оправдываться, объясняя, что господину подали лучшее вино, какое есть в их заведении. Тот слушать не стал, небрежно махнул рукой — уйди. И когда девушка отошла, проговорил себе под нос, негромко, но на сей раз Алёшка услышал.
Что было сказано, он не разобрал, но сам язык узнал тотчас. А узнав, изумился до крайности — французский купец говорил по-польски.
* * *
Розум поймал её, когда Мавра, надвинув чуть не до подбородка капюшон епанчи, возвращалась из посада — бегала передать месье Лебрё, что его ждут у знакомой двери, едва лишь стемнеет.
— Мавра Егоровна!
Она вздрогнула, точно застигнутый за покражей вор.
— Мавра Егоровна, помогите мне! — В тёмных глазах светилась решимость. — Мне нужно встретиться с Её Высочеством!
Досадуя на некстати привязавшегося казака, она проговорила довольно сухо:
— Что стряслось, Алексей Григорич? У вас закончились деньги на хозяйство? Так я вам передам. Ни к чему тревожить Её Высочество ради этакой безделицы.
И попыталась проскользнуть мимо, благо до крыльца уже рукой подать. Не тут то было… Розум заступил дорогу.
— Нет-нет, денег достаточно. Того, что Её Высочество выдала, хватит
— О чём? — В отдалении, там, где начинался кусок парка, выходивший к Царёвой горе, Мавра заметила невысокую плотную фигуру. Петрушка. Его только не хватало!
— Я хочу спросить, чем прогневал Её Высочество и за что она лишила меня своего благорасположения, — выговорил Розум и побледнел.
Мавра воззрилась на него удивлённо. Вот, значит, как осмелел! У цесаревны отчёта требовать вздумал. Каков нахал!
Она усмехнулась.
— А не слишком ли ты борз, казак? Кто ты такой, чтобы российская цесаревна и великая княжна перед тобой ответ держала?
Бледность сменилась внезапным румянцем, словно невидимый художник уронил на скулы две бордовые кляксы. Думала, вспылит, но он лишь упрямо наклонил голову.
— Мавра Егоровна, помогите мне. Мне надобно знать… Она видеть меня не желает, даже в церкви взглядом не подарит. Мне жизнь нынче не в радость стала. В чём я виноват? Чем вызвал её гнев? Я не убивал Данилу Андреевича… А хуже её нелюбия для меня кары нет, вы ж знаете…
Петрушка на заднем плане стоял, не приближался, но всё равно нервировал ужасно, и Мавра досадливо поморщилась.
— Данилу не убивал, зато язык ровно помело! Кавалер, что похваляется сердечной склонностью дамы, доброго отношения не стоит!
Он вытаращил глаза. И без того огромные, они, казалось, вот-вот выпадут из глазниц.
— Похвалялся? Я?!
— Ну я так точно никому и ничего не говорила, — фыркнула Мавра сердито.
— Мавра Егоровна! Христом Богом клянусь…
— Винище меньше пей. И будешь помнить, что и кому сказывал! — резко оборвала она и шагнула в сторону крыльца, но Розум схватил её за руку.
— Я не пью вино!
— Это мы уж видали. — Она презрительно скривила губы.
— И не сказывал никому! Я о той ночи и на дыбе молчать стану!
— Однако все всё узнали. И кроме тебя разболтать было некому.
— Почему вы не верите мне?!
— Я бы поверила. — Мавра вздохнула. — Но про себя-то совершенно точно знаю, что никому ничего не говорила. А кроме нас с тобой иных посвящённых не было.
И пока он приходил в себя, Мавра обошла его, словно какой-нибудь столб, и зашагала к крыльцу.
На самом деле, ещё тогда, когда услышала обвинения Елизаветы, она сразу же вспомнила, что был, по крайней мере, ещё один человек, знавший о случившемся, и в тот же вечер, улучив момент, набросилась на Парашку.
— Кому ты рассказывала про Елизавету и гофмейстера, отвечай!
Однако пугливая обычно Прасковья, при любом нажиме принимавшаяся лепетать и оправдываться, отозвалась неожиданно зло.
— Тебе, поскольку подругой почитала, а боле никому.
— Откуда же весь двор про то знает?