Шалом
Шрифт:
К счастью, у Бориса Фадеича имелся под рукой прекрасный реквизит его студенческого театра, и, быстренько сгоняв в университет, он вскоре вернулся с немецкой каской в руках и расписным жостовским подносом, которым для надежности прикрыли брюхо Евлампиевича. Трижды перекрестив, его втолкнули в бомбоубежище и на всякий случай прикрыли за ним дверь.
Когда Петр Евлампиевич вошел в комнату, то поначалу, не притрагиваясь ни к чему, долго рассматривал соломенного человека, пытаясь найти в его трухлявом теле следы проводков или каких-нибудь опасных механизмов. Затем, ничего не обнаружив, он взял длинный
Очень долго он мучился с шомполом, вонзал прутик в солому, обливался потом, пока в нем что-то не надломилось, нервы не выдержали напряжения, и, схватив соломенного человека в охапку, с криками: – А-а-а-а-а!!! Бля-я-я-я!!! Ложись!!! – Евлампиевич вылетел из бомбоубежища. Поджидавшие под дверью, члены ЧК, застигнутые этим маневром врасплох, кинулись наутек. Бежавший быстрее всех Эдуард Валерьянович первый укрылся за баками с мусором. Уже разучившийся бегать Фадеич, пытаясь угнаться за Шваброй, споткнулся, зацепившись за куст, упал и завопил благим матом.
Пожарник же, пролетев с чучелом по двору, забежал за угол и рухнул на землю, накрыв опасность всем телом. Прошла секунда, две, три, но взрыва не произошло. Прошла еще минута, но Евлампиевич, словно в параличе, продолжал лежать на соломенном чучеле. Из оцепенения его вывела Мария Прокопьевна. Появившись из-за угла, она строго произнесла:
– Вы идиот! Вы сломали ногу Борису Фадеичу!
Поднявшись, Евлампиевич бросил на землю поднос и, неожиданно став в позу, с вызовом прокричал:
– Я, извините, не идиот! Я художник! А вы, Мария Прокопьевна, вы… – Евлампиевич подбирал нужное слово, – вы… бесчеловечная… вы… Вы сами говно! Я больше не желаю вас знать! Я ухожу!
Студенты, привлеченные криками, прильнув к окнам, с интересом наблюдали странную сцену: пожарник в немецкой каске, размахивая руками, что-то доказывал Марии Прокопьевне. Швабра возился с сидевшим на земле ректором. А в дальнем углу двора пылал соломенный человек, возле которого деловито сновал дворник Гавврылов. Когда чучело догорело, он поковырялся в остатках носком сапога, достал метлу, старательно сгреб в совок угольки и выкинул их в мусорный бак.
– Товарищ Мересьев, вы уже здесь?
– ?
– Здесь! Он уже здесь. Слышите?
Из дальнего угла кабинета послышалось легкое поскрипывание, словно по полу прокатилась коляска. Неспешно приблизившись, она на мгновение замерла, как вдруг под столом что-то стукнуло. Все вздрогнули от неожиданности.
– Да! Да! Он уже здесь! Задавайте быстрее вопросы! – прошептала Мария Прокопьевна.
– Товарищ Мересьев, кто он? – взволнованно проговорил Фадеич.
Все посмотрели на пребывавшего в сомнамбулическом состоянии Швабру. Тот сидел какое-то время не шелохнувшись, но потом, как петух, встрепенулся, и карандаш в его пальцах пришел в легкое, еле заметное движение.
– Пишет! Пишет! Уже пишет! – засуетился Фадеич. – Читайте, что там!
– О…Н…ОН…
– ОН? Он написал ОН! Это в каком смысле ОН? Мария Прокопьевна, расшифруйте, что значит ОН?
– Буквы
– Слышь, ОАШ – водород что ли? Водородная бомба? Боже! Опять бомба! Какой ужас!
– Перестаньте паниковать, Борис Фадеич, формула водорода ОАШ-два. ОАШ – это что-то другое.
– Светлана Георгиевна, слышь, быстро химический справочник! В шкафу, на полке!
– Гидроксильный радикал – высокореакционный и короткоживущий радикал ОАШ, образованный соединением атомов кислорода и водорода, – полистав справочник, зачитала Светлана. – В биологии гидроксильный радикал относится к реактивным формам кислорода и является наиболее активным компонентом оксидативного стресса.
– Я так и знал! Сильный высокореакционный радикал! Слава Богу, хоть коротко живущий, но ведь активный компонент стресса! Товарищ Мересьев, вы только посмотрите, какой стресс он тут нам устроил! – запричитал Борис Фадеич. – Слышь, гляньте на эту ногу! Гипс. Университет давеча заминировал. Так ведь сволочь не унимается. Вчера сторож Гавврылов какую-то бабу в черном балахоне во дворе ночью заметил, догнал ее, хвать за балахон, а там этот ОАШ – реакционный радикал в прусском Шеломе. Так что бы вы думали, ОАШ развернулся и Гавврылову прямо в рыло засадил. А еще этот водородный ОАШ хочет весь город на воздух пустить. Два дня назад доска почета с передовиками у автобазы завалилась. Тоже ведь, наверное, его рук дело. Представьте себе, тридцать лет простояла и вдруг завалилась!
– Борис Фадеевич, перестаньте причитать, – прервала его Мария Прокопьевна. – Пока Эдуард в трансе, задавайте вопросы. Долго он не протянет!
– Да, да, сейчас. Товарищ Мересьев, вы не могли бы уточнить, каких еще фокусов от него ожидать?
Карандаш в руках Эдуарда Валерьяновича снова пришел в движение и на листике бумаги появилось: «Берегите фикусы».
– Какие фикусы? Что еще за фикусы? Слышь, мои фикусы в кабинете?
– Говорил я вам, надо Рериха вызывать, – прошептал на ухо ректору Альберт Брониславович. – От Мересьева ничего толком не добьешься.
– Перестаньте! Спрашивайте быстрей что-нибудь еще!
– Товарищ Мересьев, а тяжело без ног самолетом управлять?
– Пишет…
– Что там?
«Ночь… Мороз… Мост… Фашисты кругом… Ноги остались в лесу…»
– Светлана Георгиевна, что вы за глупости у него спрашиваете? В самолете все равно нет педалей!
– …А чем же он тогда тормозит? – удивленно подняла глаза Светлана.
– Товарищ Мересьев, а когда наши придут? – неожиданно ляпнул Альгерд Брониславович.
– Слышь, это что еще за наши? – заревел грозно Фадеич.
– Тише, тише, господа! Это я так, для поддержания разговора. Все равно Швабра ничего не слышит!
Тем временем руки медиума снова пришли в движение и на листике появились слова: «Днепр… В четверг… Идол вернется…»
– Какой такой идол?
– Он, наверное, имеет в виду идола, которого славяне в Днепр бросили.
– Причем тут, на хрен, славяне?
– Это случилось, когда язычников крестили, – вставила Светлана. – По легенде, когда идол по Днепру плыл, он им проклятье послал. Швабра, то есть Эдуард Валерьянович, говорит, что с того времени у славян все через жопу пошло!