Шалости нечистой силы
Шрифт:
– Пей. – Это было произнесено тоном, не терпящим возражений.
Глядя, как побелели ее пальцы, сомкнувшись на ручке чашки, как задрожал чай в фарфоровых стенках, он решительно забрал чашку из ее рук и приставил к губам:
– Пей.
Виктор заставил Веру выпить чай до дна и, наказав не двигаться, отправился в магазин.
Вернулся он через полчаса и еще минут сорок что-то делал на кухне, изредка заглядывая в спальню на задремавшую от слабости Веру и размышляя. В больницу, которой он Веру стращал, отправлять ее
Приготовленный им куриный бульон он налил также в чашку, так же остудил в миске с холодной водой, дуя на него от нетерпения, и, снова разбудив Веру, заставил ее выпить и это.
И только убедившись в том, что щеки ее немного порозовели, глаза приобрели блеск, голос окреп и руки потеплели, Виктор уселся в небольшое кресло, стоявшее в комнате, и произнес:
– Буду жить у тебя, анорексичка хренова. Пока не растолстеешь. Так что придется толстеть, иначе от меня не избавиться. Поняла? – добавил он грозно.
И, подумав, решил сразить Веру окончательно:
– Морщины появятся – будешь тогда знать! Себя в зеркале не узнаешь! Как печеное яблоко станешь!
Виктор был убежден, что после такой тирады любая женщина кинется в испуге к зеркалу.
Вера спустила ноги на пол.
– Я вам в гостиной постелю, – ответила она без всякого выражения. Сделала шаг и покачнулась.
Виктор успел подхватить ее.
– Вот дура-то, – проворчал он, – ну ничего не скажешь! Сам постелю, лежи! Где у тебя простыни там всякие, одеяла?
– Небогатый у вас лексикон, – легонько улыбнулась Вера. – Вот уже третий час, как вы здесь, а я только и слышу «дура».
– Гимназиев не кончали, – буркнул Виктор. – А ты, думаешь, другого слова заслуживаешь? Скажи лучше, почему дверь в квартиру была не заперта?
– Разве? – удивилась Вера. – Забыла, может?
– Ты третий день к телефону не подходишь!
– Да? А вы звонили?
– Нет, не звонил, просто так приехал! – ехидно сообщил Виктор. – Я такой невоспитанный, и лексикон у меня небогатый, и без звонка приезжаю!
– А какой сегодня день?
– Воскресенье.
Вера подумала.
– Я в пятницу за расчетом на работу ездила… Потом… Спала, кажется…
– Спала! Она это называет – «спала»! Ну что ты на это скажешь?! – возмутился Виктор. – Ну что, как не «дура»! У тебя голодный обморок был! Не появись я, ты бы так концы и отдала тут втихаря!
Вера пожала плечами.
– Откройте в стенке левый нижний шкафчик – там постельное белье. А одеяла и подушки в тахте, нужно приподнять ее за край…
Смастерив себе постель, Виктор снова заглянул к Вере. Она не спала – полулежала на подушках, закинув бледные, с заострившимися локтями руки за голову.
– Я пойду на кухню, поем, – сообщил ей Виктор. – Я не то, что
– Зачем вам это? – Вера, не меняя положения, повернула голову в его сторону. Ее волосы разметались по подушке; русые, они казались совершенно темными при неярком свете, а может, потеряли свой блеск от недоедания; темно-серые глаза тоже казались черными и зияли на осунувшемся лице, как омуты. – Наверное, я действительно поглупела… Никак не могу понять. Так зачем вам все это? – повторила она.
Виктор растерялся от такого вопроса. Он замешкался на пороге, потоптался и, развернувшись в сторону кухни, бросил через плечо:
– Да я вот пытаюсь втереться к тебе в доверие, а потом ограблю и смоюсь.
И ушел есть свой бульон с курицей. Вере курицу пока нельзя было, зато ему можно, еще как можно! Необходимо даже…
– Ладно. Я, допустим, дура. А ты – врун! – донеслось до него из спальни.
У Виктора побежал тревожный и приятный холодок по спине от этого «ты». Он не ответил, отрезая себе толстый кусок хлеба, посыпая его солью и поддевая им сочный кусок белого мяса.
– А что? – произнес он, наконец набив рот. – Неплохая компания подбирается…
Фоторобот
Галя плакала в трубку. Галя рыдала в голос, и Стасик никак не мог толком разобрать ее слова.
– Как ты мо-о-ог!… Как ты мо-о-ог! – завывала она.
– Галочка, миленькая, клянусь, у меня никого нет, кроме тебя, – уговаривал Стасик, – правда, поверь мне! И ночью тогда я действительно оказался каким-то образом на клад…
Новый взрыв рыданий оглушил Стасика.
Он страшно жалел, что рассказал Гале эту историю про вампиров. Надо было молчать – промолчал же с крышей, не стал трепаться о пристанище геев? А вот дернул его черт живописать кладбищенские ужасы Гале с ее простым материалистическим сознанием…
– Слышь, Галя, не плачь, прошу тебя! Я люблю тебя, тебя одну, ты же знаешь!
– При чем тут… – вдруг зло взорвалась Галя. – При чем тут твоя любовь! Как ты мог обманывать меня столько месяцев подряд! Как же ты мог, подлец, смотреть мне в глаза и при этом…
– Что ты?! О чем ты говоришь, Галочка? – испуганно перебил ее Стасик. – Какие месяцы? Ты что?! Я тебе всегда правду говорил!
– Я одного не понимаю, – прорыдала Галя, – какую же черную душу надо иметь, чтобы делать такое!
– Какое «такое», Галочка, ты о чем? Что я такого сделал?
– Ты еще спрашиваешь! Ты еще смеешь спрашивать! Ты – убийца!
Стасик покрылся мурашками, мерзкими ползучими мурашками страха. Перед глазами возникла вчерашняя девушка с синими глазами, тонкий пальчик в перчатке и гневный выдох: «Убийца!» Ему даже показалось, что он валится со стула на закружившийся вдруг под ним пол…