Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
И обонял запах горячего, разжиженного моторного масла, которое начало просачиваться из картера машины. Она так много проехала, так разогрелась и так долго использовалась, что масло теперь покрывало всю нижнюю сторону двигателя.
Прошли годы, прежде чем он узнал, что значит этот запах. Запах этот появлялся лишь тогда, когда повторяющиеся такты двигателя выталкивали масло вниз и почти разрушали его, меж тем как на клапанах образовывался углерод, а на поршнях — окалина, отложения опускались и выбрасывались из картера через выхлопную трубу, а водянистые осадки выдувались через масляный затвор в конце коленвала, чтобы вылетать через картер сцепления
— Что такое на тебя нашло! Зачем было трещать им о нашем бизнесе? — резко спросила Сьюзан, когда они уселись в «Меркурий». — Я ушам своим не верила.
— Парень занимается искусственными мушками, — сказал он. — Он даже и не живет в этом городе, они здесь проездом. Какой же вред могут причинить мои слова? — Он был готов к ее наскокам: предвидел, что они неизбежны.
— Первое правило бизнеса состоит в том, чтобы держать свои дела при себе, — изрекла она, не переставая дымиться от негодования.
— Ничего страшного не случилось.
— Не это главное. В чем дело, в том, что ты выпил? Поэтому все трещал и трещал без умолку? Я чуть было не встала и не ушла; ушла бы, но ради тебя не стала так поступать.
Какое–то время они ехали молча.
— Ты что, постоянно собираешься так делать? — спросила она.
— Я собираюсь делать то, что считаю наилучшим.
— Не понимаю, как… — Она осеклась. — Ладно, проехали. Но надеюсь, что впредь ты будешь разумнее.
— В чем дело? — спросил он, понимая, что подразумевается нечто большее.
— Ни в чем, — сердито проговорила она, судорожно ерзая и никак не находя удобного положения. — Тебе, конечно, доставляет удовольствие рассуждать о машинах и поездках, да? Я думала, что вы с ним никогда не закруглитесь. Уже ведь так поздно. Ты что, не понимаешь, что Зоя завтра не приедет, чтобы открыть офис, — нам придется ехать туда самим!
— Не волнуйся, — сказал он. — Ты просто устала. Успокойся.
И вдруг она, словно раненый зверь, хрипло выкрикнула:
— Слушай, я не хочу отдавать Зое деньги! Они еще у меня, и я хочу сохранить их, а она пусть остается совладелицей.
Он почувствовал себя так, словно утратил контроль над всем окружающим; единственное, что он был в состоянии делать, так это продолжать вести машину. Знакомое рулевое колесо вело себя в его руках как–то странно, точно
— У меня просто нет на это сил, — причитала она задыхающимся голосом. — Я не могу этого сделать; мне очень жаль, правда–правда. Если я не дам ей денег, то все отменяется. Она останется, хочется ей этого или нет. Я знаю, что могу не выполнять условий, пока не передам ей деньги на самом деле. Уже выяснила это у Фанкорта. Но на тебя это никак не повлияет. — Она резко подалась к нему, и он увидел, каким безумным блеском светятся в темноте ее глаза. — Ты все равно будешь управлять нашим заведением; я уверена, что Зоя не станет возражать.
Он не находил, что сказать. Он вел машину.
— Иначе нам не продержаться, — сказала она. — Мы не можем рисковать — разве ты не понимаешь, что офис должен поддерживать нас сразу же, потому что у нас совсем нет денег. И мы никогда не сможем потратиться на какие–нибудь товары для продажи. У тебя есть деньги?
— Нет.
— А достать можешь?
— Нет.
— Значит, ничего не поделать, — сказала она с окончательностью настолько унылой и горькой, что он испытал к ней жалость, перевесившую все остальные чувства.
— Если Зоя останется, — сказал он, — то можешь быть уверена, что офис нас не продержит. Разве не так?
— Но у нас будут три тысячи, — возразила она. — Вот что меня терзает. Как только я ей их отдам, они навсегда пропадут. Понимаешь? Мы сохраним эти три тысячи, а если они у нас будут, то не потребуется, чтобы наше заведение сразу же нас поддерживало.
— По крайней мере, какое–то время, — сказал он.
И тут, безо всякого предупреждения, Сьюзан сказала:
— Брюс, а давай от него откажемся. Почему бы и нет? Пусть остается Зое. Мы предложим ей купить его, за любую цену, которую она захочет уплатить. Может, договоримся о ежемесячных выплатах. Сколько ты получал в том дисконтном доме?
— Около трехсот пятидесяти, — с трудом ответил он.
— Этого не хватит, но с тремя тысячами мы сможем продержаться, пока ты не станешь получать больше, а я еще могла бы печатать по вечерам. Ты можешь вернуться на прежнюю работу?
По неведомым самому себе причинам он сказал ей правду:
— Да.
— Давай так и сделаем. — Она говорила с детской настойчивостью. — Давай переедем в Рино. Там, по–моему, великолепно. И воздух намного здоровее, правда? Поэтому–то ты туда и переехал; я помню, ты мне об этом говорил. Забыла только, когда именно. Отличное место, чтобы воспитывать ребенка; там все такое чистое и современное. И очень космополитическое.
— Верно, — признал он.
— Ну так что ты думаешь? — Сидя с ним рядом, она так и жаждала услышать, что ему это по нраву. Своей позой, своей напряженностью она молила его согласиться.
— Ты слишком часто передумываешь, — сказал он.
— Брюс, я должна быть уверена в средствах существования. Я знаю, что ты талантлив, разбираешься в том, как покупать и продавать, но это слишком рискованно. К тебе это не имеет никакого отношения, все дело в том, сколько мы сможем выручить капитала, ну и в самом бизнесе. Это плохой бизнес. Я знаю. Я занималась им несколько лет, а ты нет.
— Я собирался попробовать.
— Но тогда придется выкупить долю Зои и лишиться трех тысяч. — Потребность сохранить наличные выступала как основной фактор, направлявший ее мысли. Очевидно, теперь, когда пришло время расстаться с деньгами, она просто не могла этого сделать.