Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— Привет, — поздоровался он.
Патриция включила фары и запустила двигатель.
— Я тебя отвезу, — сказала она.
Она сидела, укутавшись в пальто из плотного материала, застегнутое и подоткнутое под ноги. Видно было, что она продрогла.
— У меня есть своя машина. Она на стоянке.
Джиму сейчас не хотелось никого видеть.
— Можем просто прокатиться.
— К чему это?
Он все–таки сел и положил пластинки рядом с собой, на холодную, как лед, обивку сиденья.
Патриция вырулила на проезжую часть и присоединилась к потоку автомобилей. Сверкали фары, неоновые
— Я звонила на станцию, — наконец сказала она. — Ты не подходил к телефону.
— А зачем? Чтобы услышать чьи–то жалобы или заявки? У меня есть только те записи, которые я принес. Я ставлю то, что наметил.
Она молча выслушала эту короткую гневную тираду. Какое печальное лицо, подумал он. Застывшее.
— Что с тобой? — спросил Джим. — Зачем ты приехала?
— Я слушала, — сказала она. Теперь на него был устремлен немигающий взгляд ее влажных от слез глаз. — Я слышала, что ты сказал про рекламу Полоумного Люка. Наверно, долго репетировал, чтоб так сказать.
— Ничего я не репетировал. Начал читать, но — это выше моих сил.
— Понятно, — сказала она.
— Это — единственное, что мне оставалось. На заводах люди башмаки в станки швыряют.
— Ты решил поступить так же?
— Паршиво, наверное, вышло.
— Не паршиво. Я бы сказала, опасно. Летально, если тебе интересно мое мнение.
— Тебе ведь не хотелось, чтобы я читал эту чушь.
— Мне…
Она на секунду закрыла глаза.
— Смотри на дорогу, — сказал он.
— Не этого я от тебя ждала. Я хотела, чтобы ты нашел какой–нибудь разумный способ отказаться. Ну, теперь уже все равно.
— Да, — согласился он. — Все равно.
— Что собираешься делать?
— Новую работу найти нетрудно. У меня есть знакомства. Если до этого дойдет, могу переехать на Восточное побережье.
— Думаешь, туда молва не дойдет?
— Есть один ведущий, — сказал Джим, — у него сейчас получасовое телевизионное шоу — на всю страну, так он как–то в эфире сетевой радиостанции посоветовал слушателям вылить лосьон для рук «Джергенс» себе на волосы. Его так достало, что он едва смог довести передачу до конца. А программа была всего–то на пятнадцать минут.
— Что же ты все–таки будешь делать? Придумал что–нибудь?
— Поеду домой и лягу спать.
Она повернула направо и снова подъехала к фасаду Маклолен–билдинга.
— Послушай, возьми свою машину и поезжай за мной. Поедем к тебе или ко мне, выпьем, — предложила она.
— Боишься, начну кататься по полу?
— И, может быть, послушаем старые записи Менгельберга [39] , — продолжала она, как будто он ничего не сказал.
39
Виллем Менгелъберг(1871–1951) — голландский дирижер немецкого происхождения.
— Какие записи Менгельберга? Это заезженное старье, на котором мы построили наш брак? — Он задумчиво, с грустью добавил: — Я считал, что почти все они достались тебе.
— Ты оставил себе «Прелюды» [40] , —
Он оставил себе еще и «Леонору» №З [41] , но она не знала об этом. В дни, когда они мстительно делили собственность — в соответствии с Законом Калифорнии о разделе совместно нажитого имущества, — он наплел ей множество небылиц, и согласно одной из них пластинки этого альбома якобы треснули. Как–то на вечеринке она уселась в кресло, в котором лежала куча дисков, сказал он ей.
40
«Прелюды»— симфонические поэмы Ференца Листа.
41
«Леонора» № 3— увертюра Бетховена.
— Ладно, — согласился он, — почему бы и нет?
Он прошел к своей машине, завел ее и поехал вслед за кремово–голубым «Доджем» Пэт по Гиэри–стрит, мимо Ван–Несс и затем вверх, по дальнему склону холма.
Впереди мерцали красным задние габаритные фонари «Доджа» — широкие кольца, похожие на барабаны пинбольного автомата. Пэт не было видно, он следовал за огнями машины.
То туда, то сюда, подумал он. Куда она, туда и ой. Подъем, спуск. Так ребенок представляет себе верность. И стали они жить–поживать да добра наживать, вдвоем в домике, на склоне горы, их двое, дом–конфетка, и никто их там не найдет.
«Додж» остановился — предупреждающе вспыхнули его стоп–сигналы, и Джим вдруг понял, что не знает, в каком месте города находится. У «Доджа» включился поворотник, и Пэт повернула направо. Он поехал следом.
И чуть не проскочил мимо — ее сигнал он услышал в тот самый миг, когда понял, что она остановилась. Не так много раз бывал он в этом доме, подумал он. Это место, этот адрес вылетели у него из головы, как будто их и не существовало. Выкручивая шею, он дал задний ход. «Додж» стоял рядышком, и Джим теперь пятился, стараясь припарковаться на одной линии с ним. Красные габаритные фонари ослепили его. Сколько огней: поворотники, стоп–сигналы, белые фонари заднего хода, — у него закружилась голова. Броские цвета хромированных спален на колесах. С ковриками, проигрывателями. Он погасил фары, закрыл окна и вышел.
Пока он запирал двери, Пэт стояла дрожа, со скрещенными на груди руками.
Когда они поднимались по широким бетонным ступенькам многоквартирного дома, она обронила:
— Туман.
Дверь из стекла и бронзы была заперта. Пэт не сразу нашла ключ. Внутри, в коридоре, не было слышно ни звука. Двери по обеим сторонам были закрыты.
Все тут ведут правильную, размеренную жизнь, подумал Джим: в одиннадцать — отбой, в шесть — подъем.
Он доверчиво пошел за ней — она отыщет нужную дверь. Она знает. Пэт быстро шла по ковру, и ее длинные темные волосы подпрыгивали на воротнике пальто. Шаги ее были беззвучны. Как будто они идут по пещере, по длинному коридору к другой стороне горы, подумал он.