Шалунья
Шрифт:
Глава 12
— Ковер в библиотеке безнадежно испорчен, милорд, — объявил Уэнтон, входя в кабинет графа с чаем и бисквитами.
— Так выброси его! — рявкнул Алекс, не отрываясь от довольно длинного письма, которое он писал в Эвертон-Мэнор.
— Слушаюсь, милорд.
Как только дворецкий поставил поднос на стол, Алекс закрыл глаза, однако образ этой чертовой девчонки по-прежнему преследовал его. Чертыхнувшись, Эвертон снова открыл их и поставил в конце письма свою подпись. Ему и раньше доводилось целовать женщин, причем женщин опытных. Доводилось и спать с ними,
Он пытался выбросить мысли о ней из головы, но ничего не получалось. Алекс раздраженно вздохнул. Самое неприятное заключалось в том, что он не мог затащить Кит в постель и не мог заставить ее отказаться от участия в неблаговидных делишках отца.
— Вот черт! — пробормотал Алекс, взъерошив рукой волосы.
Сегодня Редж пригласил его и Кит в «Сосайети», отметить предстоящий отъезд Кита. Алекс вспомнил, что перед отъездом решил кое-что сделать, но что именно, забыл. Он подошел к столу и, раздраженно вздохнув, принялся просматривать корреспонденцию, пока не наткнулся на то, что искал: приглашение от леди Крестен на вечеринку, которую должны были почтить своим присутствием самые смелые и самые сладострастные представительницы великосветского общества, что обещало сделать вечер весьма… приятным. Именно там Алекс впервые стал любовником Барбары Синклер, и произошло это два года назад.
Откинувшись на спинку стула, Алекс хмуро взглянул на приглашение. Сегодня одна мысль о том, что произошло тогда, была ему отвратительна. Разорвав приглашение, он выбросил его в корзину для мусора. Часы пробили четыре. Кит отсутствовала уже больше трех часов. И поскольку он дал ей понять, что подозревает ее, она наверняка сбежала. Эта девчонка сведет его с ума, и дальше так продолжаться не может. Чертыхнувшись от злости — хотя злился он больше на самого себя, чем на нее, — Алекс вытащил из стола красного дерева лист пергамента. Выдернув из чернильницы ручку, он решительно написал обращение и остановился.
Несколько долгих минут он продолжал сидеть с ручкой в руке, готовясь изложить в рапорте, что ему известно, кто является контрабандистом, которого так долго искали, но что-то его останавливало. Наконец, вздохнув, он снова воткнул ручку в чернильницу. Он знал, что Кит замешана в этом деле, но не мог ее выдать.
В этот момент хлопнула входная дверь и послышался веселый голос Кит:
— Добрый день, Уэнтон.
Скомкав бумагу, Алекс швырнул ее в мусорную корзину.
— Кит! — закричал он, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в холл.
Несколько секунд спустя дверь в его кабинет открылась, и вошла Кит. Ее мокрые волосы свисали по обеим сторонам лица. Одежда была ничуть не суше.
— Ты меня звал, Эвертон? — холодно спросила она, прислонясь к косяку двери, как будто ничего между ними не произошло. Лишь зеленые глаза, старательно избегавшие его взгляда, говорили об обратном.
Как же ему хотелось отвести с ее лба мокрые пряди волос, поцеловать мягкие, сладкие губы!
— Мы сегодня вечером встречаемся с Реджем и остальными, — холодно сообщил Алекс, хотя
— Я помню, — ответила Кит. — Пойду переоденусь, пока не заболела чахоткой.
Алекс кивнул.
— И подвяжи волосы, а то ты похожа на женщину. — И, медленно поднявшись, он направился к ней.
— Разве? — Кит коснулась рукой волос и замерла, словно хотела о чем-то спросить, но не решилась. — Алекс, — наконец отважилась она, — можно задать тебе один вопрос?
— Какой угодно, — прошептал он, прислонясь к косяку и пристально вглядываясь в ее очаровательное лицо.
Кит украдкой взглянула на него и поспешно отвела взгляд.
— У тебя есть портрет твоей матери?
Алекс ожидал чего угодно, но только не этого.
— Есть, — ответил он. — В танцевальном зале. Хочешь взглянуть?
— Да, — кивнула Кит.
Сделав ей знак следовать к лестнице, ведущей в восточное крыло особняка, Алекс пошел за ней. Они поднялись на второй этаж и очутились в холле, в который выходили две двери. Взяв со стола лампу, Алекс толкнул одну из дверей — обе оказались не заперты — и вошел первым. После смерти матери в этой комнате собирались всего один раз, вскоре после его женитьбы, однако порядок царил образцовый — натертый паркет блестел, канделябры были накрыты. На противоположной от двери стене висели два портрета в человеческий рост, каждый прикрыт тяжелым покрывалом. Подойдя к ним, Алекс молча откинул покрывало и поднял повыше лампу.
Взяв лампу у него из рук, Кит подошла поближе.
— Какая же она красивая, — прошептала она. — Сколько ей здесь лет?
— Примерно столько, сколько тебе. А папе — сколько мне. Эти портреты заказала художнику моя бабушка в первую годовщину их свадьбы. Сделала им подарок. — Его голос гулким эхом отдавался в огромном пустом зале, а накрытые канделябры тихонько позвякивали.
— У тебя ее взгляд, — заметила Кит, глядя на высокую темноволосую женщину со смеющимися серыми глазами, делившую эту пустую комнату со своим улыбающимся мужем. — Какая она была?
Оторвавшись от портрета, Алекс с улыбкой взглянул на промокшую насквозь светловолосую девушку.
— Она была очень похожа на тебя, разве что не носила брюк и не так часто ругалась.
— Я тебе не верю. — Кит застенчиво улыбнулась. Эта робкая улыбка нравилась Алексу больше всего.
— Нет, правда. Она была необыкновенно умна. Все мужчины ее боялись.
— Меня мужчины не боятся, — заметила Кит.
— Потому что считают тебя мужчиной. Ни один мужчина не потерпит, чтобы женщина была умней его. Считается, что женщина способна лишь на то, чтобы падать в обморок да ахать и охать.
Усмехнувшись, Кит повернулась к Алексу.
— А я никогда не ахаю и не охаю.
— Вот и я о том же.
Они стояли и смотрели друг на друга в желтоватом, зыбком свете лампы, и улыбка постепенно сходила с ее лица. У Алекса было такое ощущение, будто родители смотрят на них и смеются. А вот почему, он понять не мог. То ли радуются за них, то ли насмехаются над тем, что их сынок попал в переплет. Острое желание охватило Алекса с новой силой, хотя здравый смысл подсказывал, что он не должен ему поддаваться. Похоже, Кит догадалась об этом: судорожно сглотнув, она первой отвернулась и пошла к двери.