Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2

Клавелл Джеймс

– А теперь мечта превратилась в кошмар? – спросил Скраггер. – Я вроде бы слышал… сообщали, что у проекта будто бы кончаются деньги.

– Враги распространяют самые разные слухи. – Среди ни на миг не умолкающего гула генераторов танкера его уши уловили начало вопля, которого он ждал – ждал, удивляясь, что его так долго нет. – Когда де Плесси вернется на борт, вы мне поможете?

– С радостью. Он как раз тот человек, который мог бы… – Скраггер замолчал. Опять сквозь гул прорезался высокий тон человеческого вопля. – Боль от ожогов должна быть ужасной.

Касиги кивнул.

Новая вспышка пламени на берегу привлекла их внимание. Они наблюдали за людьми вокруг пожарища. Теперь огонь был почти потушен. Еще один вопль. Касиги пропустил его мимо ушей, его мысли были сосредоточены на Бендер-Деламе и

ответе по телетайпу, который он должен немедленно отправить Хиро Тоде. Если кто и сможет решить наши проблемы, то это Хиро Тода. Он должен решить их. В противном случае мне конец, его ошибка станет моей.

– Касиги-сан! – Это был капитан, окликнувший его с мостика.

– Хай?

Скраггер слышал, как капитан что-то длинно прокричал Касиги; звук японской речи был ему неприятен.

Касиги охнул.

– Домо, – крикнул он в ответ и резко повернулся к Скраггеру, забыв обо всем остальном. – Пойдемте скорей! – Он первым бросился к лестнице, которая вела вниз. – Этот иранец, помните, тот самый, которого вы вышвырнули из вертолета? Он диверсант, и он заложил взрывчатку там внизу.

Скраггер последовал за Касиги через люк, вниз по металлической лестнице, прыгая через две ступеньки, пронесся по коридору, спустился еще на палубу ниже, потом еще на одну и тут вспомнил про вопли. То-то мне показалось, они доносились со стороны мостика, а не снизу! Что они с ним сделали?

Они догнали капитана и его главного инженера. Два обозленных моряка полутолкали-полуволокли перед собой помертвевшего от страха Саида. По его лицу катились слезы, он бормотал что-то нечленораздельное, одной рукой придерживая на себе штаны. Иранец остановился, дрожа и стеная, и показал рукой на вентиль. Капитан присел на корточки. Очень осторожно он протянул руку и пошарил за огромным вентилем. Потом выпрямился. Брикет взрывчатки как раз покрывал всю его ладонь. Часовой механизм был химическим – ампула, глубоко вставленная в пластит и крепко примотанная к нему изолентой.

– Отключи его, – гневно приказал он на неуверенном фарси и протянул брикет иранцу.

Тот отшатнулся, бормоча и подвывая:

– Его нельзя отключить. Время уже вышло, должно взорваться… вы что, не понимаете?

Капитан замер.

– Он говорит, время уже вышло!

Прежде чем кто-либо успел даже шевельнуться, один из матросов выхватил у него взрывчатку и, то волоча Саида рядом с собой, то толкая его вперед, бросился к лестнице – на этой палубе иллюминаторов не было, зато они были на следующей. Ближайший иллюминатор они обнаружили в углу коридора, задраенный металлической крышкой на двух болтах с барашковыми гайками. Он едва не расплющил о нее Саида, прокричав ему, чтобы тот ее открыл. Свободной рукой он начал отворачивать вторую гайку. Его гайка со стуком упала на пол, вслед за ней упала гайка Саида. Матрос распахнул иллюминатор. В этот миг раздался взрыв, который оторвал ему обе руки и большую часть лица и лишил головы Саида, забрызгав кровью дальнюю перегородку.

Остальных, спешивших следом, едва не швырнуло по лестнице вниз. Потом Касиги пробрался вперед и опустился на колени рядом с телами. Он тупо покачал головой.

Молчание нарушил капитан.

– Карма, – пробормотал он.

ГЛАВА 13

Тегеран. 20.33. Оставив Мак-Айвера неподалеку от управления компании Том Локарт приехал домой – несколько объездов, обозленная полиция, но ничего чрезмерно неприятного. Домом была прекрасная квартира в пентхаусе современного шестиэтажного здания в лучшем жилом квартале города – свадебный подарок от его тестя. Шахразада ждала его. Она порывисто обняла его, страстно поцеловала, умолила сесть перед камином и снять ботинки, побежала принести ему вина – ледяного, как раз как он любил, – захватила закуску, сказала, что ужин будет скоро готов, скрылась на кухню и своим напевным, текучим голосом поторопила слугу и повара, потому что господин уже дома и проголодался, потом вернулась и села у его ног – пол был покрыт толстыми великолепными коврами, – обняв руками его колени, обожая его.

– О, я так счастлива видеть тебя, Томми, я так по тебе скучала. – Ее английский звучал очаровательно. – О, я

так интересно провела время вчера и сегодня.

Она была в легких шелковых персидских шароварах, длинной свободной блузе и, для него, до боли прекрасна. И желанна. Через несколько дней ей исполнялось двадцать три. Ему было сорок два. Они были женаты почти год, и он был приворожен с того самого мгновения, как впервые увидел ее.

* * *

Это случилось чуть больше трех лет назад, на званом ужине в Тегеране, который давал генерал Валик. Был ранний сентябрь, как раз закончились английские летние школьные каникулы, и Дердра, его жена, была в Англии с их дочерью, проводя время на праздниках и вечеринках, и не далее как тем же утром он получил от нее очередное гневное письмо, в котором она настаивала, чтобы он написал Гаваллану и потребовал немедленного перевода: «Я ненавижу Иран, больше не хочу там жить. Англия – это все, что мне нужно, все, что нужно Монике. Почему бы тебе для разнообразия не подумать о нас вместо своих чертовых полетов и своей чертовой компании? Вся моя семья здесь, все мои друзья и подруги здесь, и все друзья и подруги Моники тоже здесь. Я по горло сыта жизнью за границей и хочу, чтобы у меня был свой дом где-нибудь под Лондоном, с садом, или даже в городе: сейчас как раз предлагают суперпривлекательные варианты в Патни и Клапаме. Мне смертельно надоели иностранцы и то, что мужа постоянно отправляют работать за границу, мне уже просто в горло не лезет иранская еда и тошнит от всей этой грязи, жары, холода, их отвратительного языка, их мерзких туалетов и сидения на корточках, как какое-нибудь животное, от их ужасных обычаев, манер – от всего. Пора нам наконец расставить все по местам, пока я еще молода…»

– Ваше превосходительство?

Улыбающийся накрахмаленный официант почтительно предлагал ему поднос с напитками, главным образом безалкогольными. Многие иранцы, принадлежавшие к среднему классу и аристократии, пили у себя дома, некоторые – на людях; в Тегеране можно было купить всевозможные спиртные напитки и вина, они также свободно продавались в барах всех современных отелей. Не было никаких ограничений для иностранцев, которые запрещали бы им пить в публичных местах или у себя дома, как в Саудовской Аравии и в некоторых из эмиратов, где любого, пойманного за распитием алкогольных напитков, любого без исключения, ожидало предписанное Кораном наказание кнутом.

– Тешаккор, спасибо, – вежливо ответил он и взял бокал белого персидского вина, высоко ценимого знатоками вот уже более трех тысячелетий, едва замечая официанта и других гостей, не в состоянии стряхнуть с себя угнетенность и злясь на себя за то, что согласился прийти сегодня на этот вечер вместо Мак-Айвера, которому пришлось срочно отбыть в их центральный офис в Эль-Шаргазе на другом берегу Персидского залива. – Но, Том, ты же говоришь на фарси, – безмятежно заметил Мак-Айвер перед отъездом, – а кому-то же обязательно надо там быть… – Да, думал он, но Мак мог с тем же успехом попросить и Чарли Петтикина.

Было почти девять, ужин еще не подавали, и он стоял у одной из открытых дверей, которые вели в сад. глядя на горящие свечи и на лужайки, покрытые дорогими коврами, на которых сидели и полулежали гости, тогда как другие стояли группками под деревьями и у небольшого пруда. Ночь была звездной и мягкой, дом – богатым и просторным, расположенным в районе Шемиран у подножия гор Эльбурс, и этот званый вечер был похож на все другие такие же вечера, куда его, благодаря его знанию фарси, обычно с удовольствием приглашали. Все иранцы были хорошо одеты, повсюду слышался смех, сверкали драгоценности, столы ломились от обилия блюд, как европейских, так и иранских, горячих и холодных. Разговоры велись о последней театральной постановке в Лондоне или Нью-Йорке, слышались реплики типа «вы едете в Сент-Мориц кататься на горных лыжах или в Канны на сезон?», или о цене на нефть и слухах из придворной жизни, «его императорское величество то, ее императорское величество это», и были щедро сдобрены подчеркнутой вежливостью, лестью и чрезмерными комплиментами, столь необходимыми во всем иранском обществе, – охраняя фасад спокойствия, вежливости и обходительности, за который редко удавалось проникнуть человеку постороннему даже из иранцев, не говоря уже об иностранце.