Шаман
Шрифт:
Огерн же то и дело усаживался то тут, то там, вставал, качал головой, шел к другому месту и снова садился. Наконец, после десятка таких попыток он уселся у стены, прислонился к ней, закрыл глаза и замер, только грудь его вздымалась медленно и ровно. Лукойо встревожился. Он опустился на колени около кузнеца и стал пристально всматриваться в лицо товарища. Прошло немного времени, и он заметил, что Огерн перестал дышать… о нет, наверное, виной тому было всего лишь его воображение! — полуэльфу показалось, будто бы и руки, и грудь, и лицо Огерна как бы затвердели, одеревенели. Лукойо долго сидел около друга, чувствуя, как нарастает тревога, уверяя себя в том, что Огерн не сможет просто
А для Огерна все было по-другому. Он сидел не двигаясь и думал обо всем пережитом. Он позволит своей тоске скопиться в душе, переполнить ее, опустошить и понял, что до сих пор скорбит о Рил. Огерн не помнил, закрыл ли он глаза — красноватый полумрак пещеры стал гуще, плотнее и превратился в туман. Огерна ужасно расстроило то, что богиня не появилась, но он твердо решил, что не тронется с места, пока вновь не увидит ее. Его охватило ощущение нестерпимой жажды, однако от пола пещеры исходила невиданная сила. Она наполнила Огерна, и жажда отступила. Отступил и голод. Ему казалось, будто бы он стал невесомым, что он повис в красноватом тумане, и все его чувства заменило одно — чувство ожидания, что-то должно произойти, хотя он и не понимал, что именно.
А потом он услышал бой барабанов.
Сначала до Огерна донесся один сдвоенный удар — тягучий, тяжелый, потом второй — громче, чем первый. Он подумал, что, наверное, это ему послышалось, но двойные удары следовали один за другим, с небольшими промежутками, они звучали все ближе и ближе и в конце концов наполнили грохотом и самого Огерна, и весь мир вокруг него. Объятый внезапной тревогой, он понял, что надвигается что-то ужасное. Медленно встав на ноги, Огерн приготовился к схватке, он уже не сомневался, что слышит вовсе не барабанный бой, а чью-то тяжелую поступь — поступь охромевшего великана, шагавшего медленно и тяжко.
Туман рассеялся, и появилась громадная, чудовищная фигура. Страшилище напоминало человека, столь же громадного в ширину, как и в высоту. Ножищи чудища были размером с колонны, ручищи дыбились громадными мускулами. Получеловек-полурысь стоял перед Огерном и глядел на него большущими глазами с продолговатыми зрачками, оскалив клыкастую пасть. В руке чудовище сжимало боевую дубинку, утыканную острыми шипами. Великан занес ее над головой, намереваясь вколотить Огерна в землю. Клыкастая пасть распахнулась и издала злобное рычание.
В последнее мгновение Огерн успел отпрыгнуть в сторону. Громадная дубина угодила в то самое место, где он только что стоял. Кузнец молниеносно бросился к чудовищу, ухватился за рукоять дубинки, повиснув на ней всей тяжестью, потянул изо всех сил на себя. Чудовище злобно взревело, дернуло дубинку, но она не поддалась. От рывка Огерна тряхнуло, но он не разжал рук. Великан яростно взвыл, расставил ноги и снова рванул дубинку вверх, но Огерн держался крепко. Его оторвало от пола и опустило. Мышцы кузнеца напряглись, вены были готовы лопнуть. Отчаянно рыча, страшилище отпустило одну руку, а другой нанесло Огерну страшный удар — царапнуло громадным когтем от плеча до бедра. Кузнец застонал от боли, но крепко сжал зубы. Он чувствовал, как из раны хлещет кровь, но решил, что не отпустит дубинку, пока жив. Огерн снова, еще сильнее, чем раньше, потянул дубинку к себе и… великан выпустил свое оружие из рук. Чудовище разочарованно застонало и исчезло в тумане. Его тяжелые шаги, похожие на сдвоенные удары огромного барабана, постепенно затихли вдалеке.
Огерн стоял, опираясь на дубинку. Он тяжело дышал, из раны струилась кровь. Ему не верилось, что он еще жив, не верилось, что он смог отобрать у великана оружие, но меньше всего ему верилось в то, что он еще дышит, хотя из раны непрерывным
И вдруг… дубинка как бы выпрыгнула из рук Огерна, описала полукруг и потянула кузнеца за собой. Несколько мгновений Огерн стоял и пытался сообразить, как ему быть. Чудовище наверняка было из тех, которые преграждают смертным дорогу к богам. Раз так, не укажет ли дубинка Огерну дорогу к богине? Огерн медленно зашагал туда, куда тащила его дубинка. А она все сильнее и сильнее несла кузнеца вперед, заставляя ускорить шаг. Огерн уже бежал. Вскоре он начал уставать, однако крепко держался за дубинку, старясь приноровить бег к барабанному бою, который вновь слышался со всех сторон и вновь напомнил поступь хромого великана. Огерн бежал и страшился новой встречи. Наверняка навстречу ему шагал другой великан — и наверняка страшнее первого.
И вот он появился, раздвигая плечами клубы тумана — чудовище с удлиненной, вытянутой птичьей головой. То была голова стервятника с длинным крючковатым клювом и большими, круглыми, безумными глазами. Страшилище ростом было вдвое выше человека и казалось сплетенным из веревок. У него даже не было суставов — только одна деревянная нога, заканчивающаяся боевым топором, и еще — деревянная рука, на конце которой на цепочке висело ядро, утыканное острыми шипами.
Клюв чудовища раскрылся, оттуда вырвался оглушительно громкий клекот — страшилище бросило вызов маленькому, слабому смертному, осмелившемуся ступить на дорогу, ведущую к богине. А потом — потом оно бросилось на Огерна.
Огерн размахнулся дубинкой, но она лишь беспомощно клацнула по шипастому ядру. А потом ножища — топор выбила из руки Огерна дубинку, ядро описало короткую зловещую дугу и с треском ударило кузнеца по голове. Огерн закачался, отступил, в глазах поплыл красноватый туман. Он чувствовал, что железные шипы пробили ему голову, и думал только одно: «Я мертв. Голова моя пробита. Я наверняка мертв».
Но, был Огерн мертв или не был, он продолжал двигаться, и ему даже удалось занести над головой дубинку как раз в то самое мгновение, когда ядро вновь устремилось к нему. Огерн запрокинулся назад, чувствуя, как какая-то неведомая сила льется в него из непонятного источника, делает его руки и ноги могучими и крепкими. Шипастая дубинка ударилась о колючее ядро. Посыпались искры. От искр загорелось дерево — деревянная рука и нога страшилища. Чудовище раскрыло клюв и страшно закричало.
Огерн понял, что может победить. Он снова размахнулся и ударил по объятой пламенем руке великана. Ядро выпало, отлетело в сторону, ударилось о каменную стену. Страшилище развернулось и, прихрамывая, убежало прочь, яростно и испуганно крича. Красноватый туман объял убегавшее чудовище, охладил, утихомирил, спрятал… и Огерн снова остался один-одинешенек. Он задыхался, с пробитой макушки на лицо стекали ручейки крови. Победа изумила его. Он не уставал поражаться тому, что еще жив — жив при том, что думал, что умер, — ведь его тело ни за что в жизни не смогло бы вынести таких ран!
Но если он был мертв, значит, находился в загробном мире, и потому мог терять сколько угодно крови, ведь призраку она ни к чему. Огерн медленно поднял дубинку и вытянул ее перед собой. Дубинка сама по себе повернулась. Повинуясь ей, повернулся и Огерн. Наконец дубинка выбрала направление и потянула кузнеца вперед. Шаг за шагом Огерн снова тронулся в путь — все быстрее и быстрее. Он снова бежал под бой невидимых барабанов.
Барабанный бой приближался, становясь все громче и громче. Вот к нему присоединился странный, царапающий звук. Из тумана выкатился громадный шар на куриных ногах, которые при каждом обороте шара вставали на землю и чиркали по ней.