Шаман
Шрифт:
— Это вы? — спокойно спросил Джордж Клайберн.
Роб Джей поборол секундное желание ответить отрицательно и сидел неподвижно, пока Клайберн не порылся в сене и оттуда не показалась фигура другого человека. Клайберн, очевидно, хорошо проинструктировал бывшего раба, потому что тот, не произнося ни слова, ухватился за луку седла Вики и с заметным усилием взгромоздился позади Роба Джея.
— Идите с Богом, — бодро попрощался Клайберн, щелкнул поводьями, и фургон тронулся. В какой-то момент — а возможно, и несколько раз, — еще во время путешествия в фургоне негр потерял контроль над мочевым пузырем. Опытный нос Роба сообщил ему, что моча высохла, вероятно, еще несколько дней назад, но он все равно отодвинулся подальше
Когда он зажег лампу, то увидел чернокожего мужчину лет тридцати-сорока. У него были испуганные, настороженные глаза загнанного в угол животного, большой крючковатый нос, растрепанные волосы, вьющиеся и густые, как шерсть черного барана. Одет он был в крепкие ботинки, хорошую рубаху и такие потертые штаны, что дырок в них было явно больше, чем ткани.
Роб Джей хотел спросить, как его зовут, откуда он бежал, но вспомнил, о чем его предупредил Клайберн: никаких вопросов, таковы правила. Он поднял доски, показал, где и что лежит: кастрюля с крышкой для отправления естественных надобностей, газета для гигиенических нужд, кувшин с питьевой водой, пакет сухого печенья. Негр ничего не сказал; он просто вошел внутрь, и Роб вернул доски на место.
На холодной печи стояла кастрюля с водой. Роб Джей положил хворост и зажег огонь. На гвозде в амбаре он нашел старые рабочие брюки, которые были для него слишком длинными и слишком большими, и пару некогда красных подтяжек, посеревших от пыли — тех, которые Олден называл «помочи». Подумав, что закатанные брюки могут оказаться опасными, если их владельцу придется бежать, Роб хирургическими ножницами отрезал от штанин по восемь дюймов ткани. К тому времени, как он поухаживал за лошадью, вода на печке нагрелась. Он снова убрал доски и опустил в яму воду, тряпки, мыло и брюки, после чего вернул доски на место, затушил огонь в печи, задул лампу.
На секунду задержался, прежде чем уйти.
— Доброй ночи, — сказал он, обращаясь к закрытой досками яме. Оттуда доносился шорох, словно медведь копошился в логове: беглец мылся.
— Спасибо, господин, — прозвучал наконец хриплый шепот, словно говоривший находился в церкви.
Роб Джей думал о нем как о первом постояльце в гостинице. Негр просидел в яме семьдесят три часа. Джордж Клайберн, весело и непринужденно поздоровавшись, ведя себя так вежливо, что манеры его походили на светские, забрал беглеца среди ночи и куда-то увез. Хотя было так темно, что Роб Джей не видел деталей, он был уверен, что квакер аккуратно прикрыл лысину на макушке прядью волос, а его розовый подбородок были выбрит так же тщательно, словно на дворе светило полуденное солнце.
Приблизительно неделю спустя Роб Джей испугался, что его, Клайберна, доктора Барра и Кэррола Вилкенсона арестуют за соучастие в краже личной собственности: до него дошли слухи, что Морт Лондон арестовал сбежавшего раба. Но оказалось, что тот человек был не «его» негром, а рабом, который сбежал из Луизианы и скрывался на речной барже, о чем никто не знал и уж тем более не помогал ему.
Неделя для Морта Лондона выдалась удачной. Через несколько дней после того, как он получил приличную премию за возвращение раба, Ник Холден вознаградил его за преданность, выбив для него место помощника маршала в Рок-Айленде. Лондон тут же ушел в отставку с поста шерифа. По его рекомендации мэр Андерсон назначил на его место его единственного помощника, Фритци Грэма, до следующих выборов. Роб Джей не любил Грэма, но при первой же встрече новый действующий шериф не стал тратить зря время и сразу же указал на то, что не собирается продолжать
— Очень надеюсь, что вы снова станете активно помогать нам как коронер, доктор. Действительно активно.
— Буду рад, — ответил Роб Джей. Это была правда, потому что ему очень не хватало возможности поддерживать навыки хирурга, проводя вскрытия.
Воодушевленный таким разговором, он не мог не поддаться искушению и попросил Грэма вновь открыть дело об убийстве Маквы, но увидел на лице нового шерифа выражение такой настороженности и недоверия, что понял: ничего не выйдет, — хотя Фритци и пообещал: «Сделаю все, что в моих силах, можете не сомневаться, сэр».
Толстые молочно-белые катаракты заполнили глаза Королевы Виктории, и благородная старая кобыла полностью ослепла. Будь она помоложе, он попробовал бы удалить катаракты, но как рабочая лошадь она уже никуда не годилась и он не видел необходимости причинять ей лишнюю боль. Однако и забивать ее он не спешил, потому что она, похоже, вполне довольствовалась прогулкой по лугу, где ее навещали все обитатели фермы, чтобы угостить яблоком или морковкой.
Но семье нужна была лошадь, которую можно было бы использовать, когда Роб уезжал. Вторая кобыла, Бесс, была еще старше Вики, скоро и ее придется менять, и Роб продолжал искать подходящую кобылу. Он был человеком привычки и очень не хотел приспосабливаться к новому животному, но наконец в ноябре купил у Шрёдера универсальную лошадь, маленькую гнедую кобылу, ни молодую, ни старую, за достаточно разумную цену; так что он бы не сильно расстроился, если бы она не совсем отвечала их требованиям. Шрёдер звал ее Труди, и они с Сарой решили не менять кличку. Он ненадолго выезжал на ней, ожидая подвоха, хотя в глубине души знал, что Альма и Гус не продали бы ему плохую лошадь.
Одним морозным днем он поехал на Труди навещать больных; по обычному маршруту — весь городок и окрестности. Лошадка была поменьше и Вики, и Бесс, казалась более костлявой под седлом, но хорошо слушалась и была в целом очень спокойным животным. К тому времени, как спустились сумерки и они вернулись домой, он понял, что она прекрасно подходит им, и не спеша вытер ее, напоил и накормил. Шрёдеры обращались к ней только по-немецки. Весь день Роб Джей разговаривал с ней по-английски, но теперь погладил ее по боку и, улыбаясь, сказал: « Gute Nacht, meine gn"adige Liebchen» [9] , — опрометчиво израсходовав сразу весь свой запас немецких слов.
9
Спокойной ночи, моя милая (нем.).
Он взял фонарь и пошел к выходу из амбара, но, когда показался в дверях, прозвучал какой-то громкий хлопок. Он постоял, пытаясь понять, что это, стараясь поверить в то, что это вовсе не ружейный выстрел, а другой, похожий на него звук. Его сомнения развеял второй выстрел, последовавший вслед за первым: раздался глухой стук и щелчок, и с перемычки двери слетела щепка, сбитая пулей — меньше чем в восьми дюймах от его головы.
Придя в себя, он быстро шагнул назад и задул фонарь.
Он услышал, как открылась и хлопнула дверь черного хода, услышал топот ног.
— Папа! Ты живой? — крикнул Алекс.
— Да. Иди в дом.
— Что…
— Немедленно!
Шаги пошли в обратном направлении, дверь открылась и захлопнулась. Всматриваясь в темноту, он заметил, что дрожит. Три лошади беспокойно переступали с ноги на ногу в стойлах, а Вики тихонько заржала. Время остановилось.
— Доктор Коул! — услышал он приближающийся голос Олдена. — Это вы стреляли?
— Нет, кто-то выстрелил и угодил в амбар. Чуть не попал в меня.