Шаманка
Шрифт:
Утром меня разбудил телефонный звонок.
– Алло, - сказала я, еще не полностью очнувшись от сна.
– Пожалуйста, пригласите Линн Эндрюс. Это звонят по ее просьбе из Галереи Гровера, - произнес неестественно бодрый женский голос.
– Да, это она… то есть я… Да, я оставляла вам сообщение вчера вечером. Просила отложить для меня фотографию свадебной корзинки, ту, что я видела вчера на вашей выставке. Надеюсь, она еще у вас?
– Свадебная корзинка, мадам?
– Да, индейская свадебная корзинка, фотография Мак-Киннли. Думаю, фамилия фотографа - Мак-Киннли, хотя, признаться, не вполне уверена.
– Мак -Киннли?
–
– Позвольте мне поискать в каталоге, мисс Эндрюс, - она отложила трубку, и связь прервалась.
Я услышала длинный гудок.
Положив трубку на рычаг, я продолжала сидеть, обхватив голову руками, - казалось, она вот-вот разорвется от боли. Через несколько минут телефон зазвонил вновь.
– Мисс Эндрюс?
– Да.
– В списках мы не нашли фотографии под таким названием. У нас нет также фотографий Мак-Киннли или какого-либо другого фотографа.
– Что вы хотите этим сказать? Значит, у вас нет такой фотографии?
– спросила я, окончательно проснувшись.
– Нет никаких записей, подтверждающих то, что на выставке находилась фотография индейской свадебной корки мисс Эндрюс, - в голосе на противоположном конце провода появились нотки нетерпения.
– Но ведь это невозможно. Я хочу сказать, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Я выезжаю, скоро буду у вас. Спасибо за звонок.
Я мчалась как одержимая, казалось, еще чуть-чуть - и я сойду с ума. Обгоняя машину за машиной, вскоре я оказалась на бульваре Ла-Синега, чувствуя, что близка к нервному срыву из-за беспокойной ночи, утреннего звонка и негодования по поводу небрежного ведения записей в галерее. Припарковав машину прямо перед входом в галерею, я ринулась внутрь. Огромные пространства белых стен и обилие фотографий вызывали у меня лишь головокружение и отвращение. Ко мне тут же приблизился антрепренер, с интересом поглядывая то на «ягуар», который я оставила под окнами галереи, то на старую индейскую сумку, болтающуюся у меня за плечами. Мужчина отличался острыми чертами лица, жилистостью и претенциозностью.
– Мисс Эндрюс?
– Да, я звонила вам вчера вечером по поводу фотографии свадебной корзинки. Я видела ее здесь вчера. Фотограф Мак-Киннли… - мой голос звучал напряженно и показался мне каким-то чужим.
– Извините, давайте прервемся на минуту. Присаживайтесь и выпейте чаю. С чем предпочитаете? С сахаром? Сливками?… Отлично, - и он вышел из комнаты, так и не дождавшись ответа.
Единственной мебелью в галерее была круглая софа с возвышением посредине, чем-то напомнившая мне огромный бублик. Я села на нее. Покрытая оранжевым искусственным мехом, она была сделана так, что удобно расположиться на ней было невозможно. Мужчина вернулся с двумя чашками чаю и протянул мне одну. Некоторое время мы сидели спина к спине, потягивали чай и хранили молчание. Я решила дождаться, чтобы он заговорил первым. Во мне крепло подозрение, что он умышленно припрятал от меня фотографию, чтобы я согласилась побольше выложить за нее.
– Мисс Эндрюс, должно быть, произошла какая-то ошибка. Мы перерыли все каталоги, но так и не нашли даже упоминания о той фотографии, о которой вы говорите, - антрепренер сделал паузу и обернулся ко мне. При этом он чуть было не потерял равновесней не свалился с оранжевого бублика на пол.
– Что ж, в таком случае, позвольте, пожалуйста, мне самой взглянугь на нее.
Он
– Вот то, о чем вы просили, мисс Эндрюс.
В портфолио я увидела старый пожелтевший даггеротип вигвамов Литтл Биг Хорн, изготовленный приблизительно в 50-х годах прошлого века. Я выхватила портфолио и лихорадочно обшарила его в поисках «Свадебной корзинки». Ее там не было.
– Вы лжете, - сказала я.
Человечек взвился и затараторил:
– Говорю же вам, у нас нет такой фотографии, и, нас колько мне известно, никогда и не было. И мне кажется, мисс Эндрюс, это уже переходит границы дозволенного.
Да, я проявила недопустимую несдержанность. Взяв себя руки, я извинилась и тут же покинула галерею. Сев в машину я неспешно поехала по бульвару Ла-Синега по направлению к Беверли-Хилс. Оказавшись дома, я приготовила себе еще одну чашку чаю, уселась на софу и положила на пуф свои похолодевшие ноги. Затем придвинула к себе телефон и набрала номер Ивана.
– Офис доктора Димитриева, - раздался голос секретарши, - чем я могу Вам помочь? Извините, могу ли я говорить с Иваном? Это Линн Эндрюс.
– Доктор сейчас принимает пациента. Пожалуйста, оставьте свои координаты, и он свяжется с вами, как только освободится.
– Но это срочно. Пожалуйста, скажите, что я жду его. Она положила трубку рядом с телефоном. «Мьюзак»* терзал мне слух.
– Алло, - лаконично произнес Иван.
– Иван, ты помнишь «Свадебную корзинку», ту, что мы видели вчера вечером? Как звали фотографа?
– Какую еще «свадебную корзинку»? Какой фотограф? У меня сейчас в кабинете сидит пациент с мыслями о самоубийстве. Так что постарайся объясниться побыстрее, Линн.
– Сожалею, что помешала тебе, но мне нужно узнать точные сведения о той фотографии, которую мы видели в галерее вчера вечером. Помнишь ее?
– Не припоминаю никакой фотографии с корзин кой, - решительно сказал Иван, - и это была выставка Штейглица. Извини, но я спешу.
– Но я ведь показала ее тебе перед самым уходом.
– Линн, думаю, тебе стоит обратиться к моей секретарше и записаться ко мне на прием, - шутливо заявил он.
– Клянусь, ты не показывала мне никакой фотографии с корзинкой.
– Иван, ты абсолютно уверен? Это очень важно. Помнишь, такая старая пожелтевшая фотография… семидесятилетней давности, по крайней мере. Фамилия фотографа была, кажется, Мак-Киннли.
– Уверен, что ты не показывала мне ничего подобного. Ладно. Позвоню тебе позже.
И он повесил трубку.
У меня голова шла кругом. Я прекрасно помнила, что видела эту проклятую фотографию. Я прикасалась к ней руками, она являлась мне в снах. Что происходит? На меня внезапно навалилась страшная усталость.