Шамайка
Шрифт:
– Ах, какая редкость! Какое великолепие!
– говорила она.
– Среди людей это уже не встречается! Подберите кролика для моей Молли. Пусть и она живёт с кроликом.
– Сию минуточку, - радовался японец.
– Сейчас подберём кролика, способного жить с кошкой. Вам подороже или подешевле?
– Мне средненького, чёрного цвета. Моя Молли беленькая, а кролик пусть будет чёрным.
– Какой вкус!
– восклицал японец.
– Изысканность! Чёрное и белое - это цвета королевской мантии! Изыск!
И он всучил мадам Дантон вислоухого кролика, который всё это время равнодушно хрустел морковкой.
Заявился и господин Тоорстейн, который всякий раз надевал новый головной убор и теперь был в жокейской кепочке с чудовищно длинным козырьком.
– Лиса издохла, - сказал господин, входя в подвал.
– Не может быть!
– вскричал японец.
– Это она притворяется! Лисы, дорогой сэр, очень ловко умеют притворяться! Она и у меня сдыхала раз двадцать, и, заметьте, дорогой сэр, она сдыхала нарочно. Вы пробовали пульс?
– Какой ещё к чёрту пульс?
– Лисий пульс.
– Никакого пульса я не пробовал.
– И очень напрасно, очень. Где сейчас лиса?
– На помойку выкинул.
– Ай-я-яй!
– воскликнул японец.
– Чудовищная ошибка! Она издохла нарочно, специально, чтоб вы выбросили её на помойку. Ах, какой недосмотр! Теперь её уже, конечно, нету. Она ожила и убежала.
И тут японец мигнул Джиму, и негр взял лопату, стоящую в углу, и сказал, покряхтевши:
– Пойду морковь вскопаю.
А японец тарахтел дальше:
– Но давайте не будем говорить о печальном. Лиззи, Лиззи, посмотри, кто к нам пришёл!
– Вот это сю-у-урприз!
– завопила Лиззи, спускаясь, кудлатая, из спальни.
– Как здоровье почтеннейшей лисы?
– Сдохла, - изрёк господин Тоорстейн, несколько оживляясь при виде кудлатой Лиззи.
– Не сдохла! Не сдохла!
– радостно гомонил господин Мали.
– Это она притворилась! Ты помнишь, Лиззи, как она у нас нарочно притворилась? Но давайте поглядим на редкое сожительство. Давайте согреем кофию и будем наблюдать за редким сожительством кролика и кошки. Какой материал! Дарвина бы сюда!
Лиззи подала кофий, все уселись за стол, и Лиззи пристроилась рядом с Тоорстейном.
– Давайте понаблюдаем, - говорила она, подталкивая локотком господина, - за редким сожительством.
– Наблюдайте, наблюдайте!
– кричал японец.
– А я буду делать научные записи!
Тут японец достал грязную, замусоленную тетрадь и принялся строчить в ней научные закорюки, а Лиззи всячески подливала кофию почтенному господину.
Господин Тоорстейн старался поймать Лиззи за ушко и особо не смотрел ни на кошку, ни на кролика, который, прочим, лежал в клетке без движения, а Шамайка облизывала его. В какой-то момент взор господина Тоорстейна прояснился, он присмотрелся к кролику.
– Кролик-то, -
Глава 19
Свежие мозги
Кролик устал быть экспонатом и членом редчайшего сожительства. Он тихо, по-кроличьи, скончался. Шамайка окончательно осиротела.
– Сдирай, Джим, афиши, - сказала Лиззи.
– Кончилось счастливое сожительство.
– Зато наше ещё продолжается, - шутил японец, хлопая Лиззи по костлявой спине.
– Мы ещё будем ездить в собственной карете.
– Откуда же ты её возьмёшь?
– Я говорю вам: эта кошка - золото. Она пахнет долларами. На счастливом сожительстве мы заработали кучу долларов и ещё добавим. Мы вырастим эту кошку на мех, а потом продадим. Вот тебе и собственная карета, ха!
– Не знаю, хватит ли этих денег на одно колесо, - сомневалась Лиззи.
– Да и кому нужен мех с блохами? Надо вычесать блох.
– Ты шутишь, Лиззи!
– смеялся японец.
– Всё мною продумано, всё учтено. А ну-ка, Джим, разогрей-ка немного жиру гремучих змей! Прекрасное средство от блох.
И Джим разогрел на своей дурацкой печке банку варева, и вонь в лавке поднялась такая, что Лиззи сморщила нос, позеленела и, сказавши: «Мне дю-у-урно», убралась в спальню.
– Это большая вонь, сэр, - задумчиво говорил Джим, помешивая палочкой в банке.
– Очень большая вонь, сэр. В прошлый раз, когда мы грели этот жир для меха лисицы, сдохли два кенара.
– Главное, что издохли блохи, - смеялся японец.- А мне, например, этот запах ни капли не воняет. Мне этот запах нравится - как-то легче дышать.
И тут они достали королевскую трущобницу из клетки и принялись её мазать жиром гремучих змей.
О, как она брыкалась, лягалась и кусалась! Как она верещала, рычала и вопила!
Потом её купали в тазу с горячей водой, вонь от жира гремучих змей смешалась с мыльным паром, и продолжались вопли и муки Шамайки.
Потом Джим подкинул в печурку расколотых ящиков, и клетку с Шамайкой подвинули поближе к печке. Приятнейший охватил её жар, добродушное тепло распушило шерсть ласково и необыкновенно.
– Чудо!
– сказал японец и отчего-то опечалился и задумчиво глядел на кошку, и Джим пригорюнился, и так долго они сидели, грелись и любовались кошкой, которая блестела и переливалась серым и перламутровым.
– Серый барс с голубыми глазами, - вспомнил Джим.
– Лиззи!
– крикнул японец.
– Ты посмотри, какое чудо! Серая барсиха!
– Действительно, странное явление, - сказала Лиззи, взглянув на кошку.
– Вон чего может наделать жир гремучих змей! Хочу только тебе сказать: чтобы выращивать кошек на мех, мало одной этой барсихи. Нужен хотя бы десяток.