Шань
Шрифт:
В его сознании животное варварство красных кхмеров было неразрывно связано со смрадом горящего человеческого мяса и паленых волос. Этот запах преследовал его в Камбодже буквально на каждом шагу. Со временем полковник Ху привык к нему, как привык к жизни среди злобных дикарей.
Впрочем, находясь в Камбодже, он очень много пил, стараясь избавиться от чувств, внушенных ему этими чудовищами в обличье людей. Отслужив положенный срок, он вернулся домой и, улучив момент, когда поблизости никого не было, опустился на колени и поцеловал землю родного Китая.
Он продолжал пить, чтобы
Не раз во время особо мучительных приступов у полковника Ху появлялось желание покончить с собой, убив тем самым и свой страх, однако вместо этого он только ожесточался еще больше и с головой окунался в работу. В настоящий момент его работой являлось прочищение мозгов Ци Линь.
Эта задача была отнюдь не простой. Имея дело с девушкой, полковнику Ху приходилось решать целый ряд непривычных (если не сказать небывалых) и поначалу сбивающих с толку проблем. Впрочем, ему это даже нравилось. Чем труднее оказывался объект, тем больше внимания и сил приходилось ему уделять. Это, в свою очередь, означало, что хотя бы днем полковник мог вздохнуть посвободнее.
Поэтому он испытывал панический ужас перед ночью... В одну из таких ночей полковник Ху по обыкновению был в одиночестве. Его подчиненные уже спали, и Хуайшань Хан, проведший целый день с ним и его подопечной, отбыл восвояси. В который раз он остался один на один с промозглым мраком за окном. Ночь была полна шорохов звериных лап и шума ветра, похожего на отзвуки отдаленных голосов... голосов умерших, проклятых людей. Полковник Ху поежился и потянулся за бутылкой.
Он частенько обходился без стакана, замедлявшего течение целительной струи.
В эту ночь, когда порывы ветра швыряли в окна пригоршни песка, принесенного из пустыни Гоби, полковник Ху пребывал в состоянии, близком к апатии. Он не смел притронуться к бутылке, пока старый, горбатый Хуайшань Хан был здесь. Однако Хана давно уже след простыл, а бессонные часы тянулись удручающе медленно, поэтому полковник Ху вспомнил про свое лекарство. Он судорожно ухватился за горлышко почти пустой бутылки. Отчаяние, охватившее его, было сравнимо разве что с чувствами, переживаемыми тонущим человеком.
На подстриженных коротким ежиком волосах полковника блестели крошечные капельки пота. Перед его затуманившимся взором маршировали бесконечные ряды грозных призраков.
Он лежал босым и, казалось, чувствовал под ногами хлюпающую, пузырящуюся, чавкающую жижу — отвратительную смесь грязи, крови и гниющих потрохов, столь хорошо знакомую ему по Камбодже. Там, куда бы он ни шел, он всюду наталкивался на это месиво, так что в конце концов стал сомневаться, остался ли во всей стране хоть один клочок незагаженной земли. Мерзкая жижа растекалась по долинам, полям, берегам озер, подобно лаве, извергаемой из чудовищного вулкана.
Полковник Ху вздрогнул и принялся икать.
Потом он поднял глаза и увидел Ци Линь, стоявшую в двери. Позади нее начинался непроницаемый мрак. На его фоне Ци Линь выглядела еще меньше и походила на тощую, вечно голодную уличную бродяжку.
— Разве Хуайшань Хан уже уехал?
— Что ты делаешь здесь? — вместо ответа осведомился полковник.
Его язык слегка заплетался.
— Мне приснилась... — дрожащий голосок Ци Линь оборвался. Она вся была такой юной, такой...
—Что?
— Жизнь. Настоящая жизнь.
Полковник Ху подумал о том, какие сны являлись бы ему, если бы не забвение, даруемое алкоголем. Он снова вздрогнул и судорожно сглотнул.
Он поднял руку и, с удивлением обнаружив, что в ней все еще зажата бутылка, вяло помахал девушке, добавив:
— Заходи.
Охрана была расставлена по всему периметру, но у комнаты девушки никто не дежурил.
— Садись.
Ци Линь присела на край бамбукового дивана. Маленькая и хрупкая, словно птичка, она, не отрываясь, смотрела на полковника Ху своими огромными, темными, загадочными глазами. Странные это были глаза: что-то в их черной глубине неудержимо влекло к себе полковника с того самого дня, когда он впервые увидел девушку. В них горел несомненный ум и нечто еще, не имеющее названия. Да, несомненно, это были китайские глаза. Но не только. Они имели определенное сходство с глазами европейца, и полковник Ху знал, почему это так.
Вот и сейчас он снова попал в плен этих глаз. Их взгляд проникал в его душу сквозь завесу пьяного отупения, подобно лучам солнца, пробивающим пелену утреннего тумана.
— Расскажи мне свой сон, — промолвил полковник.
— Мне приснился город, — послушно начала Ци Линь. — Огромный город, похожий на улей. Он стоял на холме... Вернее, на многих холмах, и оттого ни одна из его улиц не была ровной. Ни одна. Они поднимались и опускались, подобно океанским валам. И это было очень странно.
— Что именно показалось тебе странным?
— Там я чувствовала себя совсем как дома, — продолжала Ци Линь с легким удивлением в голосе. — Я не понимаю, как такое оказалось возможным. Я знаю джунгли. Я жила там. И там я чувствую себя дома. Вы сами мне время от времени говорили об этом.
— Верно.
— Значит, город...
— Город — всего лишь сон.
— Однако он выглядел совсем как настоящий. Я видела все до мельчайших подробностей... Улицы, дома, магазины... Даже людей.
— Каких людей? — полковник Ху выпрямился. Проведя ладонью по затылку, он вытер руку о штаны.
— Не знаю.
— Но ведь ты сказала, что видела все до мельчайших подробностей.
— Да, видела.
— Тогда опиши мне этих людей.
— Не могу.
— Нет, можешь.
Ци Линь от неожиданности вскрикнула: ее глаза наполнились страхом. Какая жалость, —подумал полковник Ху. — Гак они совершенно теряют свой удивительный блеск.Подернувшись мутной пленкой, глаза девушки действительно лишились своей неповторимости.
—Нет!
— Рассказывай!