Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
После завтрака состоятельный шанхайчик выходил на улицу, садился в частный экипаж, который вез его по улицам, заполненным крестьянами, сгорбленными, будто они несли на своих плечах все тяготы мира. По этим же улицам катились тысячи разнообразных средств передвижения — от примитивных тачек до причудливых вагончиков, рассчитанных на перевозку двух десятков пассажиров. Повсюду скользили сотни тысяч рикш, напоминавших жуков-плавунцов, по рельсам громыхали вагоны конки, и несколько шанхайских полицейских тщетно пытались регулировать этот движущийся во всех направлениях бедлам. Клаксоны вопили, пешеходы орали, а над улицами трепыхались на ветру рекламные растяжки, сообщавшие об открытии новых магазинов и распродажах, которые «вы не можете пропустить». Они боролись
После уличных приключений шанхайчик приезжает в свой офис, оформленный по западному образцу, где его встречает роскошная секретарша — американка, англичанка или, на худой конец, португалка, которая поначалу отправилась на заработки в Макао, но затем решила перебраться на более обильные пастбища Шанхая. Большинство португалок работали в Шанхае библиотекаршами, клерками, машинистками и кассиршами. Им можно было платить меньше, чем белым, но все равно гораздо больше, чем китаянкам. После того как секретарша помогала шанхайчику снять пальто, он направлялся в кабинет, где читал пришедшие с родины телеграммы, которые уже дожидались его на столе. Все они были закодированы, поэтому шанхайчику нужно было сначала расшифровать их, а затем точнейшим образом выполнить содержавшиеся в них инструкции. Приказы из головного офиса являлись для шанхайчиков гласом Божиим. Разобравшись с телеграммами, они принимались за биржевые котировки. И в первую очередь за цены на серебро. Затем наступало время торговли. Пелфри из Лондона торговали всем и вся — от шелков до сидений для унитазов. «Баттерфилд и Свайр» занималась сахаром и морскими перевозками. Британско-американская табачная компания покупала и продавала свою вредную для здоровья продукцию. «Гибб, Ливингстон и компания» специализировалась на шелке, чае и штучном товаре. «Стандарт вакуум ойл компани» импортировала и поставляла нефть, отчаянно соревнуясь со своим китайским конкурентом — компанией «Кванг Ва ойл». Но все они в масштабах Шанхая были всего лишь купцами, жалкими лавочниками. Пока они суетились, зарабатывая по мелочи, настоящие торговцы — Денты из Лондона, Джардины и Мэтисоны из Шотландии, «Рассел и компания» из Делавэра, «Олифант и компания» из Филадельфии, наследники Врассунов из Лондона и Багдада и, конечно же, Хордуны — тихо, не привлекая внимания, занимались настоящим делом, торговлей опием.
К полудню шанхайчик успевал покончить с основными делами и, снова погрузившись в частный экипаж, отправлялся в частный клуб на обед, который начинался как минимум с двух коктейлей. Самым примечательным из таких заведений был мрачный «Шанхайский клуб», выдержанный в строгом британском стиле. Там, за обедом, экономические гении Шанхая, в пух и прах проигравшиеся на спекуляциях каучуком, хвастливо превозносили свои блестящие коммерческие способности. Набив брюхо, шанхайчик отправлялся в библиотеку на втором этаже, где опускал свою бесценную задницу в просторное кожаное кресло и предавался заслуженному отдыху, сладко посапывая и время от времени всхрапывая.
«Американский клуб» с его кирпичным фасадом мало чем отличался от «Шанхайского». Разве что здесь все приветствовали друг друга сердечным рукопожатием, даже если раньше никогда не встречались. Тут стояла кленовая мебель в колониальном стиле, а бар буквально ломился от обилия спиртных напитков.
Были, конечно, в городе и другие знаменитые клубы: «Шанхайский боулинг-клуб», «Скаковой клуб», «Хусы кантри клуб», «Яхт-клуб» и «Французский спортивный клуб».
Через некоторое время шанхайчик выходил из послеобеденного ступора и возвращался к себе в контору, но не позже четырех часов дня его рабочий день заканчивался, и он отправлялся сыграть партию-другую в «Шанхайский гольф-клуб» или «Гольф-клуб Хунжао». Ощущения были в точности такие же, как в расположенном неподалеку от Манхэттена «Уинчестер кантри клубе», вот только обслуживающий персонал в шанхайских заведениях был поголовно облачен во все белое.
Жены шанхайчиков вели столь же необременительный
Наступало время ужина.
После обильной трапезы из пяти блюд на столе появлялись крепкие спиртные напитки и сигары. Затем хозяин и хозяйка дома отправлялись танцевать в один из коммерческих танцевальных залов или бальный зал какого-нибудь крупного отеля. В одиннадцать часов вечера безудержное веселье ненадолго прерывалось, когда брокеры спешили вернуться в свои конторы, чтобы успеть к открытию Нью-Йоркской фондовой биржи. Но через час-полтора, разместив свои заказы, шанхайчик возвращался к необременительной общественной жизни. При этом он зачастую успевал нанести визит русской шлюхе-эмигрантке.
Сайлас знал многих таких типов, но ни один из них не входил в число его друзей. Он поднялся с места.
Когда самый богатый и, что еще важнее, самый богатый из шанхайских европейцев встал и направился к трибуне, шанхайчики затаили дыхание.
— Джентльмены, — начал Сайлас, — если мне будет простительно подобное выражение. — По залу пробежал смешок. Сайлас, сделав вид, что не заметил улыбку на лице Хейворда Мэтисона, продолжал: — Мой отец и дядя впервые ступили на землю Срединного царства почти восемьдесят лет назад. Они, как и многие из вас, были торговцами. И подобно вам они приехали сюда, чтобы разбогатеть. Мой отец заработал много денег, но умер в одиночестве, чужаком в стране, которую мог бы назвать своим домом.
В зале воцарилась тишина, которую нарушил голос, прозвучавший из глубины зала:
— А ваш дядя?
— Мой дядя погиб за то, во что он верил, — Сайлас сделал глубокий вдох, — за то, что наверняка понимает большинство из вас, собравшихся в этом зале. Мой дядя Макси мало чем отличался от вас, разве что был смелее и верил в то, что зарабатывать деньги — это не единственный смысл существования.
И вновь — тишина. Взаимоуважение было редкостью среди европейцев, но Сайлас занимал особое место. С одной стороны, он был одним из них, с другой — иностранцем, евреем. В зале не было ни одного человека, который не завидовал бы его коммерческому успеху.
Из глубины зала вновь послышался все тот же голос:
— А ваш брат? Как умер ваш брат?
Тишина, воцарившаяся после этого вопроса, была уже совсем другой, нежели прежде. В ней ощущалось ожидание и страх. Шанхай всегда был городом слухов, и пересуды относительно гибели Майло не утихали до сих пор.
Слушатели замерли.
И тут вперед вышел красивый и смуглый Мейер Врассун, глава торгового дома Врассунов. Он повторил свой вопрос, на сей раз — открыто и с вызовом:
— Так как же умер ваш брат?
— Мой брат погиб под копытами скакуна Врассунов, лицом к небу, глядя на великое солнце, свет и силу которого он олицетворял собой больше, чем кто-либо еще.
Зал выдохнул. Послышались одобрительные восклицания.
Неожиданно для всех Сайлас улыбнулся и сказал:
— Мы не должны оставаться чужаками в доме, в котором живем. Нам не пристало чураться тех, кому принадлежит этот город, а принадлежит он китайцам. Да-да, китайцам. — На память Сайласу пришли слова предостережения, которые отец записал в своем дневнике: «Они ждали нас. Ждали, что мы что-то сделаем. Сделаем для них». Сайлас тряхнул головой и продолжил: — Повторяю, мы не должны — не имеем права! — растаскивать эту страну на куски, осушать ее, словно дойную корову, и увозить полученные прибыли туда, откуда приехали. Что касается меня, то Шанхай — мой дом, и я вложу свои прибыли — все свои прибыли! — полученные от этого города, в этот же город.