Шанс? Жизнь взаймы

Кононюк Василий Владимирович

Мне пришлось принять нелегкое, мужественное решение. Как только я увидал в стороне небольшую балку, густо поросшую кустарником вербы и других растений, как сразу перешел на шаг, проехал мимо нее стороной, затем описал дугу и направил туда лошадей. Должен же быть мне какой-то бонус за то, что я далеко впереди всех и меня никто не видит.

Расчет был на то, что основные преследователи, не меняя темпа, ускачут дальше, основное направление движения, не менялось всю скачку. А вот вторая четверка, когда сюда добредет, та, скорее всего, нос свой засунет, но лошади у них никакие и поэтому, легко от них удеру. Перед тем, как вволю постреляю. Люблю стрелять из засады. Особенно в спину. Психика неуравновешенная,

знаю, что это плохо, а перебороть себя не могу…

Едва спрятал лошадей, зарядил самострел, вылез из балки в поле и залег за кочкой, как из-за холма показались едущие рысью всадники, растянутые цепью. Они пытались на ходу что-то увидеть на траве. Один из них проехал в двадцати шагах от меня и даже бросил взгляд в кусты на дне балки. Но повезло, и ему, и мне. Так тоже бывает. Оба живы остались. Он умер бы первым, мне бы еще пришлось трепыхаться, но недолго.

Не прошло и десяти минут, как показалась вторая четверка. Те шли пешком, вели коней в поводу, и тоже, чуть ли не носом рыли землю. Один из них еще издали отделился и побрел в мою сторону. Тут сразу стало ясно. Не разминемся. Жаль. Убегать и скакать на лошадях мне изрядно надоело. С удовольствием полежал бы часик в траве, пока не вернутся основные ребята. Подпустив его как можно ближе, с десяти шагов вогнал ему в лоб бронебойный болт и побежал к лошадям. До тройки его друзей было метров сто, а мне хорошо удавались выстрелы метров на пятьдесят-шестьдесят.

Все-таки песня нам строить и жить помогает. Спел, — "в голову дам заточенной железкою", и дал. Пацан сказал, пацан сделал. Мне можно было собой гордиться, но не стал. Помнил, что мне скромнее надо быть.

Быстро забравшись на коня и ведя еще двоих в поводу, выехал с противоположной стороны балки и легкой рысью направился обратно, в сторону северо-запада. Путь натоптанный, следов много, пусть поищут, следопыты, когда и где в сторону сверну. Татары орали мне в спину, но в поле, за две сотни метров, невозможно что-то услышать. Поэтому, молча продолжил убегать от них рысью, отметив, что на своих коней они сесть не рискнули. Не надо было так загонять.

Далеко ехать по старым следам было опасно. Моим лошадям долго скакать было противопоказано, а навстречу в любой момент мог выскочить шустрый татарин демонстрировавший сегодня чудеса акробатики. Из обязательных дел у него числились: поймать заводного коня безвременно погибшего товарища, залатать голову своей лошади, или добить, чтоб не мучилась, а затем, в легком темпе, с двумя заводными, продолжить путь по нашим следам. Поэтому, отъехав метров на семьсот-восемьсот, свернул с протоптанной тропы, спрятавшись за очередной холм. И тут мне в голову пришла забавная мысль. Привязав лошадей к воткнутому в землю короткому метательному копьецу, зарядил свой старый, легкий самострел, вернулся к тропе и лег возле нее за подходящим кустом. Минут десять времени у меня есть, пока вернуться основные товарищи, да и коням моим дополнительный отдых нужен. А вдруг что и вылежу за таким колючим кустом…

Часто приходилось слышать, везет сильным, а вот мне кажется, везет тем, кто умеет считать. Не успел пролежать и пяти минут, как послышался легкий стук копыт с северо-западной стороны и показался татарин, отставший от всех последних событий. Зато успевший не только полетать, но и удачно приземлиться. Он ехал неспешной рысью, ведя в поводу двух лошадей и внимательно вглядываясь в траву. Тут наш недавний галоп уже закончился, следы проглядывались плохо.

В очередной раз пришлось убедиться, что любой воин беззащитен от подлого удара из засады. Особенно, нанесенного с дистанции в пятнадцать шагов. Пока татарин изумленно рассматривал меня в маскхалате, с вымазанной грязью рожей, успел закинуть самострел за спину, подбежать и запрыгнуть сзади на его коня. Он не смог мне помешать.

С бронебойным болтом в груди это практически невозможно. Перехватив повод от заводных лошадей из его слабеющей руки, повернул их за холм, к моим коням, привязанным к копью. Там мне хватило одной минуты вытащить свой болт, распаковать татарина, у которого под ватным халатом оказалась неплохая кольчуга, погрузиться, весело распевая, — "Любо, братцы, любо" и не скрываясь, направиться дальше в южном направлении.

У меня шесть лошадей, три из них свежие, чего мне скрываться. Если басурманам не надоело за мной бегать, милости прошу. Самое страшное у меня уже за спиной. Мне вдруг понравилась эта игра со смертью, а до вечера еще время есть …

Чтоб у других участников не пропало желание продолжить игру, мне пришлось снять татарину голову и прихватить ее с собой. А ля гер, ком а ля гер, вас никто сюда не звал, соколики. И бегать за мной, я вас тоже не просил.

Глава четырнадцатая

Отъехав метров семьсот, вытащил голову из мешка и выбросил. Что за детство, честное слово? Костер пионерский в одном месте разгорелся? Занятия нет достойного, осталось с татарами по степи в прятки играть? Дома дел невпроворот, одно важнее другого, не знаешь, за что хвататься.

Только мешок испортил. Ничего, на свежем ветерке быстро подсохнет, а плохо смываемых бурых пятен, так их у меня на каждой второй тряпке найти можно. Время такое. Острый дефицит моющих средств.

Проскакав несколько километров на юг, так решил назвать это направление за неимением компаса, свернул снова на юго-восток. В том, что это юго-восток, сомнений не было, но какая доля в нем юга, а какая востока, тут уже могло быть всякое. Утешало одно. Мимо Днепра не проедешь и с другой рекой не перепутаешь.

Мне пришло в голову немного попутать свои следы. Теперь, встретив по дороге ручеек, не переезжал его банально, а старался выдумать какие-то финты. Сразу за переправой резко сворачивал вдоль ручья, вверх по течению. Проехав метров триста-четыреста, вновь заходил в ручей и уже по воде спускался метров на семьсот-восемьсот вниз по течению. Либо сразу сворачивал по ручью вверх, подымался по воде, выезжал на противоположный берег. Затем, заставляя коней пятиться задом, вновь въезжал в ручей и спускался вниз по течению. Комбинаций и кругов можно было выдумать очень много. Моя творческая натура просто радовалась открывшейся возможности творить.

Творец создал человека по своему образу и подобию, то есть — творцом. В творении человек находит высшую радость и счастье. Неважно, что он творит: дом, семью, детей, космический корабль или узор следов в степи. Прикосновение к творчеству зажигает в его душе огонек истинного счастья…

Естественно, мне, как художнику было интересно, как воспринимают мои узоры те, для кого я, собственно, старался. Поэтому, наткнувшись на очередной ручей, третий по счету, поехал вверх по течению, выехал на правый берег, по нему поднялся вдоль ручья выше по течению и переехал обратно на левый берег. Там привязал коней, прихватил с собой самострел и лук, спустился вниз, как раз напротив того места, где мои кони выехали на правый берег.

Берега ручья были густо поросшими разнообразными кустами и деревьями, поэтому, найти скрытое место наблюдения за потенциальными ценителями моего таланта, особого труда не составило. Не заснуть оказалось намного труднее. Третьи сутки в седле, отсутствие навыков полноценно отдыхать на лошадиной спине, все это с неудержимой силой давило на ресницы и старалось погрузить меня в царство Морфея. Насобирал под руками сухих веток, наделал из них колышков и потыкал в землю напротив своей физиономии. Теперь, засыпая, моя голова опускалась не на мягкую землю, а на обломанные ветки. Это бодрило.