Шанс. Внедрение. Я в моей голове. Книга 1
Шрифт:
Начало. Условия жизни.
Подходя к своим баракам при свете дня, обратил внимание, как же все окружающее убого выглядит. Слева, стоят в кривой ряд кое-как сколоченные сараи. Глядя на это убожество все же отметил, что по внешнему виду строения можно уже сделать вывод о возможностях достать стройматериалы, фантазии и умении хозяина. Некоторые сараи, наверное, нельзя назвать убожеством. Они пошире и повыше, построены из ровных одинаковых досок, а дверь или ворота сделаны вполне профессионально и качественно. Другие, кроме как курятником или собачьей конурой не назвать. В будущем собачьи жилища будут выглядеть привлекательней. Из будущего помню – мой шлакоблочный барак к двадцать первому веку снесут, как аварийный. А деревянные, кое-как сляпанные сараи будут стоять.
Конечно, в это время насколько знаю, очень трудно достать законно инструмент, стройматериалы и строительную фурнитуру.
Мой отец не предприимчивый. Когда строил дачу на выделенном от завода земельном участке в шесть соток, пиломатериалы официально приобретал на складе ЖКО завода по остаточной стоимости. Материал был некондиционный, бросовый, зачастую бывший в употреблении и подгнивший. Однако его хватило на основной каркас, крышу и стены.
При желании, можно без труда просто украсть почти любой стройматериал. У нас между Заводским и Дашкиным поселками, мимо стадиона и растворного узла (что у меня за окном за забором) идет железнодорожная ветка (вдоль которой я должен этой весной бегать). Вдоль этой ветки расположен склад стройматериалов под открытым небом, занимающий несколько гектаров. Там располагаются штабеля различных железобетонных конструкций, целые лабиринты оконных рам, горы рулонов стальной проволоки, кучи силикатного кирпича, штабеля досок, рулонов толи и рубероида, бухты электрокабеля, битума и многое другое, что меня интересовало только в целях места для игр. Сторож всего этого богатства в нерабочее время находится в бытовке, расположенной где-то в углу этой территории, открытой и не огороженной. В сторожах были пенсионеры, инвалиды или люди, не прижившиеся на нормальной работе из-за алкоголизма или непроходимой лени. При таких обстоятельствах, несколько десятков кирпичей, пару рулонов рубероида, несколько листов шифера и кражей трудно назвать. На растворном узле, на складе, за всегда открытыми воротами – горы цемента. А прямо за моим сараем огромная песочная гора. (Стратегический объект «в боях» между бараковской и дашкинской ребятней.) За дефицитной проводкой нужно было обращаться на завод или к знакомым электрикам. За работу этих специалистов уже не зазорно было платить деньгами, но в большинстве случаев, эти специалисты также ограничивались распитием бутылки.
Одним из источников добычи стройматериалов еще были окрестные колхозы. Можно было, договорившись с председателем разобрать ненужное (заброшенное) в колхозе строение под снос и вывезти еще годные для дальнейшего использования бревна, доски, рамы и кирпичи. Тем более что, подавляющее большинство жителей наших рабочих поселков – это бывшие жители окрестных деревень и сел, до сих пор не прервавшие связи со своей малой родиной. Во времена проводимой Хрущёвым новой колхозной политики, сельская молодежь потоком ринулась в города – в ПТУ, техникумы, на заводы. Оставив, отчий дом с родителями, хозяйством и заселив бараки, довольствуясь несколькими квадратными метрами на семью. Мой отец тоже деревенский. Его родители – жители пригородного колхоза. Закончив в молодости техникум в областном центре, отец по распределению оказался в нашем городе, где и встретил маму. А мама родом из нашего города. Можно сказать – из интеллигентной семьи. Мой дедушка (погибший на войне) и бабушка – из учителей.
Опять улетел мыслями. Между сараями и бараками водопроводная колонка, откуда жители бараков ведрами берут воду.
Как же неказисто выглядят наши бараки: приземистые, обшарпанные, плохо оштукатуренные, окрашенные в какой-то бледно-розовый цвет. Вдоль всего фасада большие квадратные окна. Некоторые семьи имеют целое окно. Это значит, что семья целиком занимает комнату, метров двадцать квадратных. Или как у нас – большая комната разделена дощатой перегородкой на две маленькие комнатушки с половинкой окна. Рамы окон тоже покрашены по-разному, в основном красной краской (цвет техники, выпускаемой на заводе).
Нет палисадников только напротив окон общих кухонь. Между бараками к деревьям и столбам привязаны веревки для сушки белья жильцами. Сломанные детские качели из металлического уголка и бугор песочницы под снегом – забота о детях от завода.
У каждого подъезда скамеечки, сейчас пустые из-за зимы и рабочего времени. В праздники и без повода на этих скамейках собираются празднества из соседей с гармонистами, частушками, песнями и плясками (топотушками по-деревенски). Это когда в образовавшийся круг по очереди выскакивают наиболее отчаянные подвыпившие женщины и, притоптывая, голосят деревенские частушки, в том числе и похабные. Думаю, это традиции деревенских посиделок, принесенные бывшими деревенскими жителями. Впоследствии, этот обычай и некоторые другие ушли вместе с поколением этих жителей при расселении наших коммунальных жилищ. В вечернее и ночное время скамеечки заняты молодежью. Тогда уже там звучит гитара. Позднее – редкий еще в то время переносной магнитофон. Чаще – приемники ВЭФ или Океан.
В городе активно ведется жилищное строительство (отсюда и переполненные складские площадки со стройматериалами). Каждый год в городе, как правило, в Новом районе (народное название), возводят по несколько пятиэтажек, которые впоследствии назовут хрущевками. Уже многие семьи за мои четырнадцать лет жизни в бараке, переселились из бараковских каморок в благоустроенные квартиры. Так ушли мои многие друзья детства. Девятиэтажка, где я поселюсь через двадцать с лишним лет, будет заселена в большинстве своем жителями Заводского поселка, в том числе моими нынешними соседями.
Наконец-то мой подъезд. Ну и запахи тут! Прямо – короткий проход. Дальше, за общим коридором – общая кухня с кухонными столами (и нашим в том числе), двумя газовыми плитами на четыре конфорки каждая. Как женщины делят их, когда многим приходится готовить или кипятить белье? Никогда раньше не интересовался этим. Налево – общий коридор с дверями слева и справа. В коридоре тумбочки, комоды, старинные сундуки. На стенах тазы, баки, велосипеды, санки. Возле дверей – умывальники с помойными ведрами (вот откуда амбре) и ведра или баки с чистой водой.
Комната родителей сразу справа за кухней. Вторая дверь по коридору – вход в комнату бабушки. Когда пошло расселение жителей коммуналок в благоустроенное жилье, многие жильцы стали ломать перегородки, разделяющие большие комнаты и занимали освободившуюся площадь. Мои родители стену ломать не стали, а переселили в освободившуюся комнату бабушку из каморки с печным отоплением деревянного аварийного дома и шумными соседями.
Наша комната около десяти квадратных метров. Длиной от двери до половинки окна около четырех метров. У двери справа – кухонный стол-тумба с посудной полкой на стене, слева ниша с вешалкой для одежды. Рядом – платяной двустворчатый желтый, покрытый лаком платяной шкаф. Далее – диван с валиками в голове и ногах и вертикально стоящими подушками вдоль стены. Через проход справа – полуторная металлическая кровать со спинками с блестящими шишечками и перекладинами. На стене над кроватью – ковер машинной вязки с темным геометрическим орнаментом. У окна – обычный стол на четырех ножках, за которым я обычно учу уроки, мама гладит белье и выполняется множество других хозяйственных дел. Слева над столом на стене – небольшая книжная полка. Справа от стола – комод с бельем и одеждой. На нем – черно-белый телевизор и радиола (оба Рекорды). Пространство между кроватью и комодом я использую для отжимания, стоя на руках, опираясь пятками на стену, а комод и спинку кровати – для отжимания, как на брусьях, поджав ноги.
Из-за стенки голос бабушки:
– Сережа, это ты пришел? Иди, поешь, я картошечки сварила и кисель вкусный.
Сколько себя помню, она всегда пытается меня накормить своим любимым овсяным киселем. Как она меня этим раздражала всегда. На эту серую студенистую массу, которую она называет киселем, смотреть неприятно, а уж тем более есть (я, правда, никогда не пробовал). Не отвечаю, иначе не отвяжется. Она что-то пробурчала и затихла. Понимаю, что ей скучно одной. Подруг в бараках она так и не завела. В бараках вообще пенсионеров было мало. С отцом, они друг друга терпеть не могут, а матери все время некогда. Мама у нас главком семейный, а может и генералиссимус. Она ведет хозяйство и решает основные бытовые вопросы (что приготовить, купить, сколько отложить денег и прочее). Что нам одеть с отцом решает тоже она. Отец вроде бы доволен, что ему не надо принимать решений, а я зачастую взбрыкиваю.