Шанс. Выполнение замысла. Сергей Савелов. Книга 3

Савелов Сергей Владимирович

Бывал в будущем в многоэтажных хоромах «новых русских» с множеством комнат. С биллиардными, бассейнами, теннисными кортами. Там были столовые, гостевые, детские комнаты, кабинеты, спальни. Только почему-то жили в этих хоромах в лучшем случае только муж с женой и все, не считая горничной (или как там прислугу называют). Как потом догадывался, что хозяевами активно использовались всего несколько помещений в огромном доме, а остальные пустовали. Их двери открывались только для уборки или показа гостям, таким же коммерсантам или нужным людям. Детские

комнаты были, но дети уже давно выросли и разъехались. Редко кто из бизнесменов стоил эти хоромы в молодом возрасте, когда дети были маленькими.

Хотя, возможно, у скоробогатеев из южных республик дома заполнены родственниками и знакомыми. Вероятно, я бывал не у всех типов нуворишей.

Скрытой целью приглашений гостей для этих встреч была обычная кичливость оригинальным полом, лестницей из драгоценных пород дерева, вычурной мебелью или коллекциями. Один разбогатев, начинал коллекционировать атрибуты Вермахта, другой – награды, третий – холодное оружие. Причем, в обычной обстановке это были нормальные, веселые, образованные люди.

Я не помню из будущего о жизни в своем доме. Только проживание на две квартиры – своей и родительской, а мечтал о жизни в простом двухэтажном деревянном доме. Я бы жил под крышей, чтобы в ненастье слышать шум дождя. В окно хотелось видеть кроны деревьев, поле или водоем, чтобы наблюдать, как под ветром колышутся ветви, травы или волны. В доме обязательно должен быть камин и современная кухня, чтобы баловать себя различными блюдами, рецепты которых выискивал в интернете, так как готовить сам любил.

Мои мысли оборвало появление Галины Петровны с чашками и вазочками. Взглянув на курящего Петра Петровича, она принесла сверкающую пепельницу, банку индийского кофе, сахарницу и графинчик с молоком. Третьим рейсом доставила парящий чайник с подставкой под него и заварной чайник. Пожелав приятного аппетита, удалилась. Ксенофонтов начал, как обычно «колдовать», заваривая чай, а я насыпал ложку кофе и две сахара в чашку. Залил все кипятком. Размешал и добавил молока. Отхлебнул глоток. Кайф! «Как мне все-таки не хватает привычного Нескафе!» – посетовал мысленно.

Некоторое время сидели молча, наслаждаясь августовским вечером и любимыми напитками. Где-то вдалеке слышался шум машин, лай собаки, мычание коров. Петр Петрович погрузился в свои мысли и курил сигареты одну за другой. В какой-то момент мне стало жалко этого немолодого человека, но тут же всплыли в памяти бабушки, продающие на многочисленных развалах стихийных барахолок штопаные шерстяные носки, потрепанные книжки и многочисленные безделушки, сохранившиеся от прежней жизни. Пенсионеров, подсчитывающих мелочь перед кассами супермаркетов. Гайдаровскую и Ельцинскую денежные реформы в одночасье сделавшие большинство населения страны нищими.

Вспомнил свою шестнадцатилетнюю соседку, которая с подружками-ровесницами тусовалась ежедневно на одной из остановок в центре города, дожидаясь клиентов, чтобы сделать минет за установленную таксу в восемьдесят рублей в начале девяностых

годов.

Вспомнил телепередачу о русской семье, состоящей из матери и двух красивых дочерей четырнадцати и шестнадцати лет, которые проживали в одном из чеченских сел в период независимой Ичкерии. Их мужа и отца убили у них на глазах, а вся чеченская молодежь села каждый вечер навещала их дом для удовлетворения похоти. Только с приходом наших войск им удалось вырваться в Россию.

Вспомнил видео из интернета о маленькой девочке-заложнице с отрезанными пальчиками. У ее отца-бизнесмена бандюки вымогали деньги, похитив дочь.

Встряхнул головой и передернулся, прогоняя жуткие сцены-видения. У каждого поколения своя война! Сейчас молодежь еще в большинстве своем верит в идеалы добра и справедливости. Еще не делят в школах и во дворах на своих и чужих по национальному признаку. Хотя в армии, в частях, где преобладают национальности с Кавказа или южных республик уже заметно притеснение славян. Кто столкнулся с этим во время срочной службы, уже теряет веру в интернационализм и дружбу между народами.

– О чем ты думаешь? – в сознание пробился голос Петра Петровича.

Вижу встревоженное лицо Ксенофонтова.

– Такое ощущение, что ты хочешь кого-то убить, – признался.

– Слишком много таких, только боюсь, это ничего не изменит. Нельзя человеку позволять жить в условиях безнаказанности и вседозволенности, – размышляю вслух.

– Откуда у тебя такие мысли? Почему тебе это пришло в голову? Давно этот дар у тебя? – засыпал вопросами.

– Дар ли это? Больше похоже на проклятье, – признаюсь.

– Не поделишься? Может легче станет, – предлагает.

– Легче не станет уже никогда, – не соглашаюсь. – Давайте дождемся Григория Васильевича.

«Вот, наверное, почему неосознанно я радую близких и дорогих мне людей, казалось бессмысленными подарками», – вспоминаю сегодняшние размышления о своей глупой щедрости. Меня тревожит – сможет ли Романов сохранить привычный образ жизни в стране для всех? Не допустит ли обнищание населения и бандитский «беспредел»?

Деньги у меня никто не возьмет, кроме мамы. Копить бесполезно. В девяностые годы многие тысячи рублей на сберкнижках и «в чулках» превратятся в рубли, если их вовремя не перевести в валюту.

Надоела неопределенность. Когда же приедет Романов?

Ксенофонтов. Романов. Рыбалка.

С Петром Петровичем досидели до сумерек, поужинали бутербродами под кофе и чай и пошли укладываться. Расположились в гостевой комнате на двоих. Казалось, заснул еще на пути головы к подушке.

Вырываюсь из сна от того, что меня трясут за плечо.

– Сергей! Просыпайся! – слышу голос Ксенофонтова.

«Какого черта!» – ругаюсь про себя. Неужели пора вставать? Темень за окном. В комнате свет не горит, но от освещения в коридоре через открытую дверь в комнате вижу одетого Петра Петровича, склонившегося надо мной.