Шапка Мономаха
Шрифт:
– Хватит сопли размазывать! – прикрикнул боярин, разъярясь. – Я тебе для чего велел в монастыре жить? А ты мне тут… Чудеса не диво, их и волхвы творить умеют.
– Да не слыхал я, чтоб волхвы хоть одного мертвого оживили, – нагло заявил раб.
Наслав Коснячич бросил в него сапогом.
– О том, для чего послан в монастырь, имею вести, – увернувшись, сказал Колчек.
– С того бы и начал, – поутих боярин. – Говори, что вызнал.
– Прослышал от одного монастырского парубка, будто тот чернец Федор, который ныне юродствует и бесами повелевает, а прежде затворником под землей жил, обрел в пещерах
– Известно, о чем эти черные вороны мечтают, – позлорадствовал тысяцкий, жадно слушая. – Дальше, дальше! Где те сокровища теперь?
– В пещерах и остались. Не ушел он никуда, монах этот. Другой чернец, приятель его, отговорил.
– А в котором месте закопано, кто знает?
Колчек сильно пожал плечами.
– Да разве ж кто скажет. Чернецы-простецы цену золоту не ведают, оно для них как грязь.
– Ну-ну, сказывай сказки, – молвил тысяцкий. – Видали мы таких бессребреников в рясах на пирах у князей. Еще узнал что?
– Не-а. И не хочу боле ничего вызнавать, – отрубил Колчек. – На село отправляй, хозяин, там отработаю тебе кабалу.
Наслав Коснячич сложил из пальцев кукиш и показал рабу.
– Видал? Будешь сидеть в монастыре сколько мне надо. Заупрямишься – велю тебя бросить в яму с крысами. А поможешь найти то сокровище – тебе долю выделю и кабалу твою порву, на волю пущу. Пошел назад, холоп!
Колчек уныло повесил голову, поворотился, а в дверях глянул на хозяина.
– В монастыре мое имя – брат Николай. Раб Божий.
Сказав сие, удалился с непреклонным видом.
15
В яркий полдень князь Святополк Изяславич велел челяди завесить окна в палате, затворить двери и зажечь свечи. Биричу приказал гнать из хором всех, кто явится по его, Святополкову, душу с надоеданьями. При себе оставил одного тысяцкого, да и того задвинул в тень за креслом.
Великий князь принимал у себя в терему трех важных иудеев, возглавлявших хазарскую общину, что размещалась у Жидовских ворот. С жидами Святополк Изяславич был дружен, но строг. Дружбу крепил золотом и серебром, всяко радея о том, чтобы она была не тонка и ручеек, текший к нему в казну, превращался в полноводную реку. Однако не забывал о том, что коварные жиды распяли Христа и за это Бог предал их в руки других народов, потому обходиться с ними подобает сурово, как с покоренным племенем. Оттого отношения князя с хазарами-лихоимцами были подобны чашам весов – то взмывали до подобострастия, то падали в холодное презренье.
Нынче Святополк Изяславич пребывал в равновесии. Князю требовался звонкий металл, но ласкать иудеев, которые по всем христианским странам вдруг стали неспокойны, не хотелось.
– Хорошо, каган Святополк, мы дадим тебе то, что ты просишь, – изрек Самуил Парнас, к которому двое других хазар обращались с почтением. – Мы соберем серебро, которое, как ты говоришь, нужно тебе для восстановления войска и города после набега язычников. Но и мы попросим у тебя…
– О чем это?.. – Князю страшно не понравились последние слова иудейского старейшины. – С каких пор я
– Наша просьба не потребует от тебя великих усилий, каган Святополк, и не введет в искушение, от которого почитатели Христа просят в своих молитвах избавить их.
В этой витиеватой речи князю послышалась насмешка над христианской верой.
– Одно то, что имею дело с врагами Христа, есть жесточайшее искушение, – повторил он слышанные от епископа слова. Тогда они были произнесены в укор князю, теперь князь укорял ими иудеев. – Жесточайшее! – с довольным видом прибавил он.
– Что ж, князь, – сказал Исаак бар Коген, знатный и умный хазарин, державший треть Киева в должниках, – тогда пошли свою дружину грабить и жечь наши дома, убивать нас и наших жен с детьми, как делают теперь в латинских странах те, кто назвались крестоносцами.
– Для чего мне так делать? – моргнул Святополк, подозревая хазарскую хитрость.
– Ведь мы просим у тебя защиты, а ты не хочешь нам дать ее.
– От кого защиты? – князь полыхнул взором, распрямил плечи. – Нешто моим жидам кто угрожает?
– По городу ходит некий торговый человек, – вкрадчиво заговорил Иуда бар Ханукка, ростовщик пожиже, чем бар Коген, – у которого на выплату долга ушло все имение. От огорчения он тронулся умом и призывает градских людей громить наши дома, отнять у нас все имущество, а самих изгнать из Киева. И много таких, кто с ним соглашается.
– Я разберусь с этим купцом, – пообещал Святополк.
Трое хазар склонили головы в знак благодарности.
– Знает ли великий каган, что в Константине-граде назначен для Руси митрополит? – продолжал разговор Парнас.
– Не знает. – Князь от неожиданности подскочил на месте. – Греки шлют митрополита? Отчего так вдруг? Почему я узнаю про то от врагов Христовой веры?
– Ты мог бы узнать об этом, князь, от друзей Христовой веры, но только через месяц или позже, – ответил бар Коген. – Что же до твоего вопроса «отчего», то мы можем догадываться, что это связано с известными тебе и всем событиями, которые не вполне знающие люди называют преддверием конца света и второго пришествия Распятого.
– А как называют это хазары? – насторожился Святополк Изяславич.
– Мы называем это пришествием времени, когда Бог соберет свой народ Израиль из всех земель в священном городе Иерусалиме и совершит со своими людьми новый завет. Он даст нам Мессию, который восстановит царство Израиля во всей земле.
– Темные вы, жиды, – пренебрежительно молвил князь. – У нас Новый завет в церквах читают. А вы, Христа отвергая, из-за купчишки, на вас рыкающего, трясетесь.
– И тебе, великий каган Святополк, есть от чего потряхиваться, – с поклоном сказал Парнас. – Митрополита на Русь выбрали несговорчивого.
– Что мне митрополит! – покривился князь. – Митрополиты наезжают, а князья остаются. Греческие попы нам не указ, свои расплодились.
– Радостно слышать это от великого кагана, – приложил руку к сердцу бар Ханукка. – Но мы, бедные иудеи, не обладаем такой свободой и просим тебя, каган Святополк, защитить нас от митрополита, когда он водворится в Киеве. Ибо мы боимся, что он воздвигнет тебя и твой народ против нас, как то и в ромейском царстве происходит – ныне повсюду обрушивается на иудеев гнет.