Шапка Мономаха

Вязовский Алексей

На дорогах было беспокойно. После заключения мира из войска султана множество татар поехало в свои дома в Крыму, да и собственные казачки шалили. Но Суворов не пожелал дожидаться выходящих из Крыма, воинских частей князя Долгорукого и поспешил в Полтаву с минимальной охраной. И, как оказалось, поступил весьма опрометчиво.

Свист, крики, конское ржание вырвали генерала из полудремы. Генерал встрепенулся и огляделся по сторонам. С закатной стороны из-за невысокого холма на дорогу выливалась конница. И очень много. Бунчуки и пестрая одежда выдали принадлежность войска.

— Запорожцы! Ах ты ж… Напасть какая, — выругался денщик генерала

Прохор Дубасов.

Казаки быстро окружили маленький отряд и вынудили его остановиться. Охрана даже не пыталась хвататься за оружие, поскольку перевес сил был подавляющий. Казачки своими конями сходу отделили драгун от коляски, и Суворов понял, что полагаться придется только на красноречие и авторитет. Он привстал в коляске, улыбнулся и громко крикнул:

— Здорово бывали, братцы казаки!

В ответ конники уважительно расступились, и к возку генерала выехали трое немолодых казаков. Один из них, одетый богаче всех, оглядел Суворова и произнес:

— Слава Богу, господин генерал. Меня звать Петро Калнишевський. Я кошевой атаман запорожского войску. Это, — он указал на казака справа от себя, — Павло Головатий, наш войсковой судья. А это, — на этот раз указан был казак чуть помоложе по левую руку, — Иван Глоба, наш писарь. А вас как звать-величать?

Все окружающие выжидательно уставились на генерала.

— Генерал-лейтенант российской императорской армии Суворов Александр Васильевич.

Народ загудел, зашумел. Атаман кивнул головой:

— Слыхали мы про твое геройство в Царьграде. Славное дело вышло. И к миру турку склонило изрядно. А куды теперь путь держите?

Суворов замялся. Говорить правду было опасно. Намерений этих казачков он пока не понимал. Потому ответ был округлый:

— По делам службы следую в Полтаву.

Писарь Глоба усмехнулся и достал из седельной сумы свернутый в трубку лист бумаги.

— Не по этим ли делам? — спросил он, развернул лист и торжественным голосом зачел: — «Киевской губернии Генерал-губернатору, Новороссийской губернии Главному Командиру. Генерал-аншефу Воейкову Федору Матвеевичу. Во исполнение высочайшего повеления императрицы и самодержицы всероссийской Екатерины Второй уведомляем вас о назначении генерал-лейтенанта Суворова Александра Васильевича высшим начальствующим лицом над воинскими силами Новороссийской и Киевской губерниями, а також воинскими частями, выводимыми из земель Крымского Ханства. Возлагаем на вас обязанность всячески способствовать генерал-лейтенанту Суворову в его подготовке к походу против войск мятежников. Для чего поручаем вам…»

Писарь прервал чтение и уже обычным голосом прокомментировал:

— Ну там далее про передислокацию гарнизонных частей и обеспечение провиантом и порохом похода. Так что нам ведомо, что за дела службы у вас, Александр Васильевич. Против истинного царя Петра Федоровича выступить поспешаете.

Казачки вокруг угрожающе загудели. Стали раздаваться крики: «На гиляку барина!». Атаман воздел к небу свой пернач и крикнул:

— Тихо, козаче! Не нам решать, что с генералом делать. Государь отметил его орденом за заслуги, а стало быть, жизнь этого генерала государю небезразлична. Так что ни единый волос с его головы не должен упасть по нашей вине. Отвезем его прямо к Петру Федоровичу. Поклонимся ему таким знатным пленником.

Казаки одобрительно закричали, а Суворов с тоской опустился на сиденье своего возка. Жизнь снова сделала крутой поворот. И впереди была полная неизвестность.

* * *

Антонин

Нивлт, наследный мэр маленького городка Ртыне, что с незапамятных времен расположился в предгорьях Крконоше, курил трубочку и поглядывал во внутренний двор своего трактира, совмещающего и функции местной мэрии, так называемой рыхты. Его предки давным-давно, ещё во времена террора герцога Альбы, сбежали из Фландрии в эти места. Сбежали удачно, прихватив по пути «лишние» ценности некоторых особо ревностных католиков. Эти средства предки и превратили в самый большой и красивый дом в этом маленьком городке.

Он, конечно, притворялся одноэтажным, дабы уйти от лишнего налогообложения, но его огромная двускатная крыша, двумя рядами мансардных окон давала понять, что обитают под ней отнюдь не голуби. Трактир стал очень популярен, а его владельцы уважаемыми людьми, что в итоге и привело к постоянному пребыванию очередного хозяина трактира в должности местного мэра. И вроде все было нормально, горести и беды обходили стороной крепкое хозяйство клана Нивлтов, но душа требовала перемен.

Антонин ещё раз глянул во двор, отметил, что прибывшие гости уже вошли в зал, выколотил трубку и закрыл окно. Пора было проявить гостеприимство хозяина, не проявляя при этом лишней поспешности. Пусть знают, кто тут самый уважаемый.

В зале таверны народу было немного. Время ярмарок и праздников ещё не началось, и потому желающих потратить деньги в кабаке было мало. Но те, кто заняли столик напротив камина, не были гуляками. Это были вполне уважаемые люди. Мэр Теплиц Антонин Зайдель, мэр Слатина Вацлав Жегак и кузнец Карел Достал из Лготы Маховской. Их связывала не только дружба, но и духовное единство. Они были членами Моравского братства, известного ещё как Гернгутеры. Впрочем, притворяться католиками им всем тоже приходилось, чтобы не рисковать своим положением и не терять влияния на односельчан.

Объятия, приветствия, первая кружка за встречу, все было как обычно. На столе стояла сковородка с жареными свиными ребрышками, горкой высился ещё теплый обжаренный ржаной хлеб, натертый чесноком. Перед каждым стояла отпотевшая глиняная кружка, увенчанная белой пивной шапкой. Хозяин дома уловил момент, когда приветственное настроение поменялось на деловое, и обратился к кузнецу:

— Карел, ну так как там поживает твоя сестричка в этой далекой Московии? Не замерзла ещё?

Карел вытер руки о полотенце, поднесенное хозяйкой (чай, культурные люди, а не сервы какие-нибудь, чтобы руки о штаны вытирать), и полез за пазуху. На свет появилось письмо, которое и стало поводом собраться четырем мужчинам.

— Ну, стало быть, про их житье-бытье вам вряд ли интересно. Пишет, что господин Киршнек неплохо зарабатывает. Оргaнов в Петербурге немало, а он хороший мастер по их ремонту и настройке. Но вот слушайте, что она потом пишет: 'Всю зиму в Петербурге царило веселье, то бесплатные представления и музыка для простолюдинов, то ледяные горки умопомрачительной высоты. Я сама набралась смелости и каталась. Устраивали на льду Невы бои диких зверей с собаками, но на это зрелище муж меня с собой не взял. И много-много других развлечений и увеселений. Даже Франтишека коснулись эти забавы. Ему пришлось налаживать работу органа, выполненного из чистейшего льда. Целую неделю он провозился с этой диковинкой, заработал жестокий насморк и кашель, но был щедро вознаграждён.