Шапка Мономаха
Шрифт:
* * *
К Смоленску подъехали с рассветом. Старинная крепость на высоком берегу Днепра была видна издали как темная полоса, над которой в лучах восходящего солнца блестели кресты и купола церквей.
Савельев мысленно посетовал на то, что нормального леса вокруг крепости не было до самого горизонта. Вырубили его ещё, поди, во времена Ивана Грозного, когда строились эти могучие стены. Остались только островки кустарника вдоль оврагов да обывательские сады. С точки
Но сколь мало его бы ни было, пришлось часть его потратить на подготовку. И самое главное — на поиск людей знающих Смоленск и подходящих для операции. Не потащишь же с собой клеймёных и с драными ноздрями. Из его прежней лесной банды осталось всего пятеро, его личная гвардия, можно сказать. Ребята преданные и готовые за него жизнь отдать. Кроме того, взял он с собою и Ивашку — пацана-сигнальщика, который так лихо себя проявил под Муромом. Парень был круглой сиротой и в его банде стал кем-то вроде общего сына. Каждый норовил его научить чему-то, что знал сам.
Вот сейчас пацан стоял на краю трясущейся телеги со стамеской в руке и наносил удары по деревянном, плохо оструганному шару на конце длинной палки, которой старался попасть в него с разных направлений Крапива. Причем один глаз у парня был закрыт повязкой, как бы понарошку залит кровью из рассеченного лба. Само собой, при этом нарушается точность удара, и старый душегуб вбивал в юную голову навыки действий в такой ситуации.
— Молодец, хорошо начало получаться, — прокомментировал Крапива и скомандовал: — А ну перемени повязку.
— Ты, Крапива, ему вовсе глаза закрой, — засмеялся Пантелей, один из новеньких, идущий за телегой так же, как и прочие. — Нехай ухами смотрит!
Крапива нахмурился.
— Тебе ха-ха, а я лично видал бойца, который с завязанными глазами без промаха дрался и от ударов уходил. Так что будет время, и из Ивашки такого сделаем.
— Стоит ли учить отрока душегубству? — вмешался в разговор, плешивый, и толстый как боров монах Ферапонт, сидящий на телеге. — Пожалели бы мальчонку, ведь смертному греху учите! Убивству.
Крапива криво усмехнулся.
— Поздно, отче. Ивашка-то уже согрешил с одним немчиком под Муромом. Влепил ему пулю из пистоля прямо в лоб. Так что одним больше, одним меньше, какая для Бога разница.
— Помолчи, Крапива, — перебил его Савельев, — не то говоришь. Парень ничуть не согрешил, ибо все мы находились и находимся на государевой службе. Мы не тати лесные. Мы все делаем по его поручению и державе во благо. И всякий грех, на этой службе случающийся, ложится не на нас, а на самого государя. Он неоднократно говорил, что за все сам ответит перед Богом. А нам надо старательно и верно выполнять службу, не щадя своей жизни.
В голосе Савельева звучала какая-то смесь любви и торжественности. Всякий раз проявлявшаяся, когда речь заходила
— Но вот вне службы, — немного изменил тон атаман, обращаясь уже к Ивашке, — следует жить по христианским заветам, как и говорит батюшка. Помнишь хоть их?
— Конечно! — воскликнул подросток. — Я Господь Бог твой… да не будет у тебя других богов пред…
И в этот момент ему по голове прилетел несильный удар шариком на конце палки. Парень опешил и уставился на Крапиву.
— Ты продолжай. Продолжай, — усмехнулся тот и снова приготовился к удару.
— Не делай себе кумира и никакого изображения…
Второй удар парень уверенно и сильно парировал стамеской, уже не прерывая воспроизведения десяти заповедей. Так они и ехали, пока не начался пригород.
Подъезжали они с юга, со стороны, противоположной московской дороге, специально сделав большой крюк. У рогаток заставы на земляном бастионе перед воротной башней уже скопилась небольшая кучка баб и мужиков, направлявшихся в город. Задержка была вызвана тем, что навстречу им из города на пригородные луга выгоняли скот.
Савельев прикинул размер стада и сделал вывод, что к осаде в крепости активно готовятся. Скота было куда больше, чем можно было ожидать от города такой величины.
Когда стадо освободило проезд, на таможне принялись осматривать повозки. Солдаты не особенно придирчиво делали это. Некоторых, видно, примелькавшихся, пропускали вовсе без досмотра, но их повозка привлекла внимание. Молоденький прапорщик, командовавший караулом, с подозрением осмотрел их, склонившихся до земли, с сорванными шапками.
— Кто такие? Откуда и куда едете?
В разговор с офицером, как и было уговорено, вступил не Савельев, а Ферапонт.
— То с Рославля мастеровые едут к отцу Иосафу на работы в Авраамиевском монастыре. Спасо-Преображенского монастыря игумен Илларион кланяется им. Ежели надобно, то вот письмо от отца настоятеля.
И монах начал вытаскивать из-за пазухи конверт.
Савельев совершенно не волновался. Письмо было подлинным. Монах этот сопровождал их от самой Москвы и был из доверенных лиц архиепископа Платона. Он спешно ездил в Рославль за этим документом. По его словам, добыть его труда не составило. Монастырь тот десять лет назад указом Екатерины вывели за штат, и он с тех пор бедствовал. Так что его настоятель рад был помочь «истинному государю».
Прапорщик скомандовал своим подчиненным обыскать телегу и принялся читать письмо. Пара солдатиков не особо усердно поворошила в телеге вещи, погремела инструментом и удовлетворилась увиденным. Их наконец пропустили.
Савельев внимательно наблюдал за устройством оборонительных сооружений. Земляные валы защищали проездную башню, к которой через глубокий ров вел деревянный мост. В самой башне дорога делала поворот под прямым углом. Это был так называемый захаб. И уже за могучими внутренними воротами открылся вид на городскую застройку. Бесконечная лента заборов вдоль мощеной булыжником мостовой. И одно-двухэтажные домики, утопающие в зелени. Очень похоже на Нижний или Казань.