Шарль Демайи
Шрифт:
– Которую женщины иногда извиняют…
– И которая их не всегда извиняет.
– Если мы будем говорить о любви по возможности кратко, – сказал Ламперьер.
– Поговорим о настоящей, – добавил де-Ремонвиль, – о той, что заставляет стреляться, честных людей воровать в игре, светских людей жениться с отчаяния, и матерей семейств отравлять отца детей своего любовника!
– Да, – сказал Брессоре………………………………………………………………………….
– Господа, – сказал Буароже, – когда мир был сотворен, было воскресенье, Бог сотворил любовь.
– Неправда! – возразил Демальи, – это человек выдумал любовь… Бог только создал женщину.
– Это было
– Однако, – произнес Ремонвиль, – уверены ли мы, что любили?
– Я, я любила, – сказала Креси. И её взгляд остановился, как бы пугаясь воспоминаний.
– За кого ты нас принимаешь? – произнес Франшемон. – За людей дурно воспитанных? Я отвечаю, что мы все читали дурные книги, целовали старую шведскую перчатку, и мечтали делать глупости… все, все!
– Вы тоже, сантиментальный господин, – спросила Креси Демальи.
– Я, – сказал Демальи рассеянно. – Ах, извините… я думаю, что я любил… Только я никогда не узнал кого.
– В маскараде? – спросила Креси.
– Тому уже много времени… мне было шестнадцать лет… однажды утром весной я шел по деревне сам не знаю куда. Земля была почти голая и трепетала от жизни и надежды, как трепетала от холода. Деревья еще не покрылись зеленью… Почки только что распускались… Небо было такого бледно голубого цвета, что казалось бледным… В воздухе и повсюду чувствовалось расцветание природы… Тогда с сердцем, полным чего то необъяснимого, с тяжелой душой, стремящейся куда-то, я принялся плакат… Никогда более я не плакал такими слезами… Нет, правда, если кто-нибудь из вас желает сделать из этого происшествия драму для Порт-Сен-Мартен, я уступаю сюжет.
– Да, – сказал Франшемон, – но обыкновенно есть женщина в конце любви…
– Если только не в начале, – сказал Ремонвиль.
– Все имеет свои затруднения в этом мире, – прибавил Грансэ.
– Женщина… – начал Франшемон; но, прервав сам себя, обратился улыбаясь к Креси:
– Мы ведь между мужчинами, неправда ли?
– Еще бы!
И Креси, наклонившись к экс-императору Бразилии, шепнула ему:
– Эти господа будут говорить глупости… ты их не слушай, Биби, это все ложь!
– Женщина, – сказал Брессоре………………………………………………………………………….Вот, что такое женщина!
– За дверь Брессоре, за дверь!
– Брессоре, – сказала Ереси, – разве надо, чтобы я краснела?
– Как, Брессоре, как? – сказал Грансэ, – нечто до такой степени невинное! Существо, которое умеет приготовить чай, настойку, играть на фортепьяно, считать белье, делать яичницу почти также хорошо, как и мужчина, метить платки, плакать не будучи глупой, повязывать белый галстук, писать каракули на бумаге, прилично декольтироваться, говорить ласкающим голосом, стягивать свою ножку ботинкой, утешать мужчину, собирать на бедных, читать, быть зрительницей и обманывать свою горничную!
– Но, – сказал Брессоре, – я говорил только о женщине: я не говорил о парижанке.
– Парижанка! Это женщина из более нежного теста, – сказал Грансэ, – вот и все.
– Да, но что такое женщина? – спросил Франшемон.
– Это заблуждение мужчины, – сказал Демальи.
– Да, если мужчина заблуждение женщины, – добавил Ламперьер.
– Ничего не значит, – сказал де-Ремонвиль, – это малолетнее дитя, которое эмансипировали современные общества.
– Да, – сказал Ламперьер, – гинекей заменили семьей.
– Это утопия! – воскликнул
– На которой основана семья в продолжение восемнадцати веков, – возразил Ламперьер.
– Мой милый Ламперьер, я очень огорчен за тебя, – сказал Ремонвиль, – одни только турки отдают справедливость…
– Мужчине, – сказал Буароже, улыбаясь.
– Нет, женщине.
– Это ясно, – сказал Демальи, – женщине необходим легкий фимиам рабства… Это сказала женщина.
– Ей подсказали это… – тонко возразил Ламперьер.
– Существует факт, о котором ты знаешь также хорошо как и я, Ламперьер, – сказал Франшемон, – все общества начинают полигамией и кончают на оборот… Мужчина опускается, а женщина возвышается; это фатально!
– Тебе это кажется фатальным, а мне – ниспосланным от Провидения… Мы не сходимся только в эпитетах.
– Но это совершенно противно идее о Провиденье. Женщина была дана мужчине в земном раю не как существо, равное ему, но как существо, похожее на него, что составляет большую разницу.
– Большую разницу! – подхватил Ремонвиль, – во-первых, низшее развитие женщины видно во всем её теле… Мозг женщины относится к мозгу мужчины как 16 к 17. Видели вы «Трех Граций» Альбрехта Дюрера, красота которых представляет земной идеал? У них нет затылков. Все их красоты, все формы, которые у мужчин выражаются в благородных частях, в развитии груди, у женщин сосредотачиваются между боками…
– Гений мужского рода… Гениальная женщина – мужчина, – сказал Франшемон.
– Хотите, я скажу вам, милый Ламперьер, что я думаю вопреки поэтам?
– Что же вы думаете, Демальи?
– Что душа женщины ближе к чувствам, чем душа мужчины; ее поражает наружность; она судит о характере по усам, о человеке по одежде, о книге по имени, об актере по роли, и о песне по мотиву.
– Вы можете говорить все, что вам угодно, – возразил Ламперьер, – вы Демальи, и ты мой милый, и весь свет; вы будете острить над моими предрассудками, как Вольтер над своими врагами; я вам отвечу одним словом… В жизни бывает год, в году – день, в дне – час, когда, мешая уголья, вы… это не весной Демальи, а под осень; вам минет тридцать лет, и прекрасные слезы, о которых вы только что говорили, отойдут далеко… и так, мешая уголья… вы вдруг почувствуете себя одиноким. Одиночество, которое было свободой вчера, сегодня вас тяготит… О! сердце уже более не переполнено, грудь не расширяется! Наступает ночь, а вы думаете о том, что друзья изменяют и молодость уходит… и тихо перед вашими глазами, в вашем сердце восстают воспоминания детства… Семейный очаг!.. Вы снова видите вашего отца, который не был одинок, потому что около него ваша мать убаюкивала вас… И вот, вы начинаете понемногу думать, что семья есть вторая будущность человека, а что женщина – половина семьи.
– Одним словом, брак? – сказал Демальи, – к несчастию, брак для нас запрещен.
– Почему?
– Потому что мы не умеем быть мужьями. Человек, который проводит всю жизнь, строча на бумаге, есть человек, находящийся вне социального закона, вне брачных правил… Во-первых, безбрачие необходимо для мысли… А еще что? Родительские чувства?.. Колыбель?.. Дети?.. Но что такое дети? Часть вас самих, которая составляет вашу гордость, и продолжает ваш род, частичка вашего бессмертия, которое вы ласкаете на ваших коленях… нам жениться, милый мой, бесплодно! У нас есть нечто лучше: наши дети, это наши книги!