Шарль Перро
Шрифт:
В 1618 году в Лудинье были повешены восемь человек, в Нефшателе в 1638 году — 15. Искатель сокровищ минеролог барон Босалей и его жена были пожизненно заключены в Бастилию как колдуны. В 1644 году после града, опустошившего Бургундию, народ расправился с несколькими колдунами.
Передовые люди Франции, Монтень, Сирано де Бержерак и другие, выступали против казней колдунов, объясняя, что колдовство рождено суеверием и что ни один самый могущественный чародей не может на самом деле вызвать многомесячную засуху или недельный ливень.
Шарль Перро всегда утверждал, что «нужно презирать демонов, как презирают палачей, и лишь перед Богом надо трепетать. Отсюда следует, что настоящие колдуны так же редки,
В «Послании к Филиппу де Шомону» Перро писал:
«Посылаю вам некоторые свои соображения, чтобы подчеркнуть различие, которое вы установили между сверхчеловеческими и сверхъестественными действиями.
Все в мире создано или произведено. Право на создание принадлежит только Богу. Право производить было передано второстепенным агентам, второстепенным причинам и всему тому, что обычно называется Природой».
Участие в подготовке постановления о колдовстве было последним плодом его былого доброго сотрудничества с Кольбером. Охлаждение в отношениях с патроном Шарль почувствовал давно. Тем более что он знал: тот прочит на его место своего сына. Все чаще случалось, что Шарля не приглашали на то или иное важное совещание.
Но Шарль чувствовал, что и патрон недолго задержится на своем месте. Каменная болезнь с каждым днем подтачивала его силы.
Шарль пытался сохранить свое место и искал покровителей на самых вершинах власти, пользуясь любой возможностью, чтобы напомнить о себе.
Весной 1682 года родился герцог Бургундский. Шарль публикует оду «На рождение герцога Бурбона», а также стихотворение «Росток Парнаса». А осенью Кольбер пригласил его к себе и объявил об увольнении. Это прозвучало сухо и официально, как будто между ними не было двадцати лет самого тесного сотрудничества.
В своих «Мемуарах» Шарль Перро так описал последние месяцы своей работы с Кольбером:
«…Работа моя стала очень тягостной, а Кольбер — таким тяжелым человеком, что у меня не было сил ни терпеть, ни сопротивляться. В это самое время он захотел, чтобы его сын, де Бленвиль, которого звали тогда Дормуа, работал под его руководством и практически выполнял мои функции. Это вызвало у меня желание вообще от него уйти. Я полагал, что Кольбер будет рад тому, что сын станет работать рядом с ним. Однако этого не случилось, так как сын его был еще очень молод и хотел жить в свое удовольствие; он был бы просто не в состоянии выполнять хотя бы наполовину тот огромный и тяжелый труд, размаха и трудности которого Кольбер никогда не понимал, потому что я никогда не жаловался ни на трудности, ни на тяготы той службы, которую исполнял. Потом я узнал, что Кольбер говорил: „Строительство — это бездна; чем больше работаешь — тем тяжелее; никогда не было такого в финансах; я всегда там все делал легко, а из тупика строений никак не могу выйти“.
Итак, я собрал бумаги, привел их в порядок, составил их строгий отчет и ушел без шума и скандала. Когда Кольбер умер, со мной стали странно обращаться: мне возместили сумму за мою должность (она стоила 25 тысяч экю) и вручили из них 22 тысячи ливров, а Ле Брену и Ле Нотру вручили по 20 тысяч ливров за заслуги на службе короля».
1683 год
6 сентября в своем доме на улице Нев-де-Пти-Шан на 64-м году жизни от мучительной каменной болезни умер Жан Батист Кольбер (маркиз де Сеньеле), генеральный контролер финансов Франции с 1665 года.
Одна из эпиграмм, написанных на его кончину в виде надгробной надписи, гласила:
Могучая и неумолимая смерть Открыла нам тайну: Камень, который убил Кольбера, — ЭтоДругая эпиграмма звучала так:
Здесь положен в могилу Кольбер. Который умер с горя. Его тело было вскрыто. В нем нашли четыре камня, Из которых самым твердым было его сердце.Александр Дюма в романе-хронике «Людовик XIV и его век» писал:
«Вообще, ненависть к Кольберу была чрезвычайно сильна: Людовик XIV его ненавидел потому, что Лувуа и госпожа де Ментенон его ненавидели, а также потому, что он заслуживал имени Великого; знатные вельможи ненавидели его потому, что он из простого человека стал знатнейшим и могущественнейшим вельможей своего времени; граждане ненавидели его потому, что он приказал уничтожить ежегодные доходы, получаемые городской думой; наконец, чернь ненавидела его потому, что он был богат и могуществен. По всему по этому похороны Кольбера не решились сделать публичными».
На другой день после кончины Кольбера, в час ночи, тело его было положено в гроб и перевезено в худой и старой карете в церковь Святой Евстафии под конвоем нескольких человек, которые вели своих лошадей в поводу.
Так печально и одиноко прошли похороны человека, который, высказывая свои задушевные мысли, говорил:
«Я бы хотел, чтобы проекты мои пришли к счастливому завершению, чтобы в королевстве господствовало изобилие, чтобы в нем все были довольны, и пусть у меня, лишенного должностей и почестей, удаленного от двора и дел, растет трава во дворе».
На похоронах не было детей Кольбера: Людовик не позволил им проститься с отцом.
Шарль и Клод Перро присутствовали только на панихиде.
После смерти Кольбера Шарль попытался вновь обратить на себя внимание короля. Он пишет религиозную поэму «Святой Павел», очень искреннюю, очень тонкую, ибо после смерти Мари он стал еще более набожным. В поэме он так проникновенно говорит о Божественном провидении, что священник церкви, прихожанином которой он являлся, благословил его на новые сочинения на религиозные темы.
Шарль своим прекрасным почерком переписал поэму набело и вручил ее королю.
Литературная продукция Шарля в этот период очень разнообразна. Он пишет множество маленьких рассказов. Это еще совсем непохоже на его будущие сказки, но это уже путь к ним!
Перро 55 лет. По меркам того времени он старик. Франсуа де Ларошфуко в книге «Размышления», в главе «Об удалении от света», пишет о стариках-аристократах, которые так же, как Перро, удалены от дел:
«…Старики уже не причастны к тем благам, которые прежде имели. Их вожделения почти непричастны даже к славе — та, что была завоевана, ветшает со временем, и, случается, люди, старея, теряют все, обретенное прежде. Каждый день уносит крупицу их существа, и в них остается слишком мало сил для наслаждения еще не утерянным, не говоря уже о погоне за желаемым. Впереди они видят только скорби, недуги, увядание; все ими испытано, ничто не имеет прелести новизны. Время оттесняет их от того места, откуда им хотелось бы смотреть на окружающих и где они сами являли бы внушительное зрелище. Иных счастливцев еще терпят в обществе, других откровенно презирают. Им остается единственный благоразумный выход — укрыть от света то, что некогда они, быть может, слишком выставляли напоказ. Постепенно они забывают свет, с такой готовностью забывший их, находят в уединении даже нечто утешительное для своего тщеславия и, терзаемые скукой, сомнениями, малодушием, влачат, повинуясь голосу благочестия или разума, а чаще всего по привычке, бремя томительной и безотрадной жизни».