Шашлык из козла отпущения

Александрова Наталья Николаевна

– Ну, так и что в этом плохого? – удивилась Надежда.

– Ну, это может у вас в большом городе так принято, – зло сказала Нина, – а у нас надо сразу все тонкости прояснить. Если не собираешься с парнем дело иметь, так и скажи – отвали, мол, от меня по-хорошему. Он и уйдет. А если намеками да смешками, то парни только сильнее прилипнут, подумают, что их завлекают. Я сейчас думаю, что Катя ничего плохого не хотела, просто боялась одна остаться. Этому откажет, этому откажет, а потом и получится, как в старой песне пелось: «Все девчата с парнями, только я одна». И никому ведь не докажешь, что сама всех отвадила…

– Девчоночья точка зрения, – понимающе кивнула Надежда.

– Так

мы ведь и были девчонками сопливыми, – согласилась Нина. – Кате едва семнадцать стукнуло, мне и того меньше… В общем, потихоньку все ребята от нее отстали, других девчонок нашли, осталось двое – Лешка Долгов и Павлик Зимин. Лешка хоть парень симпатичный был – волосы черные, зубы белые, на гитаре играл и пел здорово, но фамилия его очень ему подходила. Отца у него не было, мать уборщицей работала, да еще и попивала. Жили они в такой халупе, что даже стыдно мимо проходить было. Лешка, конечно, парень хулиганистый был, однако до десятого класса доучился. Математичка наша Елизавета Григорьевна его очень хвалила – способный, говорит, парень, непременно нужно в институт поступать. Славная была тетка, хоть и строгая, теперь уж померла давно…

Нина пригорюнилась, видно, воспоминания не радовали.

Надежда украдкой взглянула на часы – не рассчитывала, что разговор затянется так надолго, а теперь уж неудобно встать и уйти.

– Так что же с Катей случилось? – напомнила она.

– Ох, вот подошла к самому кошмару! – всхлипнула Нина. – Десять лет прошло, а как вспомню – мурашки по коже! Дело было в субботу, справляли мы в тот вечер день рождения у одной девчонки, Лиза ее звали, Лиза Тимофеева. Они с матерью на окраине жили в деревенском доме большом. Ну, погода тогда стояла хорошая, бабье лето, вот как сейчас. Лизка еще шутила, что в ее день погода всегда теплая, как по заказу. Стол, конечно, накрыли в доме, у них комната большая была, а танцы устроили в беседке. Там вокруг дома сад большой, у Лизки дед какой-то специалист был крупный по сельскому хозяйству, пока он жив был, многие у него саженцы и семена брали.

Ну, выпили, конечно. Хоть и немного, а запьянели. Мать-то Лизкина вина немного выставила, так ребята с собой принесли. Ну, на свежем воздухе проветрились, потанцевали, потом парочки разбежались по саду целоваться да обжиматься. Мамаша Лизкина стол накрыла да к соседке ушла.

В общем, уж не знаю, что там было, только Катя с Лешкой Долговым в тот вечер поссорилась. Может, он чего лишнего себе позволил, может, она его продинамила, в общем, поругались они. Я тогда с одним парнем была – так, ничего особенного. В общем, сидим мы на лавочке с задней стороны дома, смотрим – Катя бежит, вся растрепанная и в слезах. Я хотела к ней подойти, да Генка не дал, вцепился в меня как клещ.

Ну, посидели еще, а вечера-то прохладные, замерзла я совсем. Пошли мы в дом, ребята туда музыку перенесли, потому что в беседке темно и зябко. Смотрим – Лешка в углу сидит, чернее тучи, и пьет рюмку за рюмкой. А Катерина с Пашкой Зиминым отплясывает одна посередине комнаты. То быстрый танец – вся извивается, а медленный – так на него прямо виснет. Девчонки только плечами пожимают – что это на нее нашло, никогда так себя не вела.

Ну, однако, время уж позднее, все выпили, наплясались до упаду, нацеловались, пора и по домам. Я первая завелась тогда, потому как с Генкой этим неинтересно мне было. Пойду, говорю, домой спать. Ну, девчонки за мной потянулись. Лизка не удерживала, потому как насвинячили мы порядочно, а мать с нее слово взяла, что все чисто будет, так что ей еще убрать надо было.

Собрались мы, а тут Лешка подходит и говорит: «Катя, я тебя провожу!» А она так плечом дернула – не нуждаюсь,

говорит, в провожатых, сама дойду, мне вон с Ниной по пути! Это со мной, значит. Ну ладно, Лешка говорит, а сам так смотрит зло – ты сама так решила, так ежели что – потом не обижайся. Мы и не поняли тогда, к чему он это сказал-то… А я так оглянулась – где же Пашка-то? Нет его рядом. Ну, думаю, и к лучшему, а то еще разодрались бы они с Лешкой.

Ну, пошли мы втроем. Я-то хотела Генку отправить, чтобы с Катей поговорить – что у них стряслось-то? Так куда там, этот чурбан никаких намеков не понимает. Идем, Катерина молчит, только грустная она какая-то. Только и сказала, что не может дождаться, когда год пройдет, уехать отсюда, говорит, и не вспоминать про Козодоев никогда. Потом и говорит нам – идите, ребята, мне тут близко через лесочек, я сама дойду. Я не хотела – время позднее, давай, говорю, мы уж тебя до самого дома доведем. Генка тоже согласен был. А она ногой даже топнула – не маленькая, говорит, все меня учат, как жить, достали уже! И побежала по тропинке, «до свидания» и то не сказала.

Нина замолчала и налила себе воды из пластиковой бутылки.

– Что же случилось? – напомнила о себе Надежда, она представляла уже, что скажет Галка, когда проснется. Приехала, мол, за мной ухаживать, а сама где-то ходит все время…

– Вернулась я поздно, от матери влетело, – заговорила Нина, – ей в воскресенье на дежурство надо было к восьми, а тут не спи, меня дожидайся. Опять же Генку она углядела, а он ей не нравился, велела мне с ним не гулять. Да я и сама-то не больно его отличала, если честно, только назло матери с ним и крутила.

В общем, только угомонились, как в дверь звонок. Кто, да чего надо, мать спросонья кричит через дверь. Потом помолчала, послушала и открыла. Нина, говорит, иди сюда. Я, как была в ночной рубашке, выскакиваю, а там Катин отец стоит, Сергей Сергеевич. Ты, говорит, когда Катю видела, во сколько и где? А я ничего не соображаю, только глазами хлопаю. Он подошел, за плечи схватил, да как тряхнет, у меня все косточки затряслись. И смотрю – глаза у него такие, как будто бездонные, а там чернота, как омут. Тут мама вмешалась, что, говорит, у вас случилось, скажите толком, а дочь мою не пугайте.

Оказалось, Катя домой не пришла. Ждали, ждали ее родители, а потом отец поехал к Лизке. Там никого, Лиза говорит – ушли все, и Катя с ними. К кому-то из девчонок его адресовала, там вспомнили с большим трудом, что мы втроем с Катей свернули. Телефона у нас не было, отец поехал к нам домой. Ну, я тут очухалась, так, мол, и так, говорю, хотели ее до дому проводить, она отказалась, пошла через лесок одна. Он тогда совсем лицом почернел и вышел. А утром весь город всколыхнулся – Катя в том лесочке лежала убитая. Отец ее и нашел, когда от меня ехал, к тому времени рассвело маленько.

– Господи! – вздохнула Надежда. – Как же так?

– А вот так… – грустно сказала Нина, – у меня самой дети, врагу лютому не пожелаешь такого. Это чтобы дочку свою единственную в таком виде найти! Ее ведь и узнать нельзя было, вся избитая, и лицо страшно изуродовано…

– Кто же такое над ней совершил? За что? – не унималась Надежда Николаевна.

Нина долго молчала, потом заговорила глухо:

– Конечно, милиция за это дело взялась крепко. Скандал был, потому что такого в нашем городе давно не случалось. А точнее, вообще никогда. Родители Катины были люди не простые, их все знали. Раньше тихо у нас в городе было. Ну, подерутся мужики по пьяни, ножом кто-то кого-то пырнет – так это дело житейское, муж жену побьет по пьяному делу опять же или она его сковородкой. Как говорится, на бытовой почве. А тут девушку забили насмерть.