Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
Хурджин, благоразумно заваленный камнями, Хайсагур откопал не сразу. Он уже понял, что копыта нужно беречь. Под жалобные вопросы и разнообразные домыслы Маймуна ибн Дамдама он откатил последний мешавший ему камень - и встал перед мешком в полном недоумении.
Мешок был крепко-накрепко завязан.
И Хайсагур простоял перед ним довольно долго.
Наконец, решившись, он приподнял мешок зубами.
Нести его таким образом было крайне затруднительно. Однако и тут Аллах не оставил Хайсагуру иного пути.
И он побежал, стараясь держать
– Куда ты снова несешься, о враг Аллаха?
– простонал джинн.
– И почему ты все время молчишь? И что за тяжесть ты тащишь в зубах? Разве мы наняли тебя для переноски тяжестей?
Когда откосы, на которых прятались лучники, были уже совсем близко, Хайсагур перешел на шаг.
Он не мог являться перед стрелками с мешком в зубах. Такой конь сразу бы вызвал великие подозрения - и наверняка нашелся бы глупец, желающий отнять у коня мешок и узнать, что внутри.
Гуль не сомневался, что сумеет в конской плоти убежать от самого быстроногого человека, но он рисковал выронить мешок. А там, возможно, заключалось спасение и Джейран, и его самого, и мальчиков.
– Где мы, о гуль?
– спросил Маймун ибн Дамдам.
– Куда ты приволок меня? Ради Аллаха - мы спасены, или нам угрожает погибель? Почему ты не отвечаешь, о сын греха?
Хайсагур опустил мешок наземь и стал дергать зубами за шнур, стягивающий отверстие. Ему удалось вытянуть петлю шнура настолько, что он мог тащить за нее мешок, но при этом конская морда почти касалась земли.
– О Аллах, в обычае ли у благородных коней пастись, постоянно дергая шеей?
– спросил, разумеется, не Аллаха, а себя самого Хайсагур.
– Я не смогу равномерно тащить этот проклятый мешок! Я могу притвориться пасущимся конем, но это не должно вызывать подозрений!
Но Аллах, видно, решил в этот день не оставлять ему излишних путей для спасения. И Хайсагур до самого заката старательно изображал пасущегося коня, понемногу подтягивая мешок все ближе и ближе к линии лучников, которых он острым конским зрением замечал то справа, то слева.
Маймун ибн Дамдам уже толковал о прелести жизни в запечатанном кувшине, который не сотрясается и не перемещается навстречу погибели.
Наконец Хайсагур оказался по ту сторону линии и доставил конское тело туда, где был спрятана его истинная плоть. И он вернулся в себя с подлинным наслаждением, и вылез из укрытия, и бесшумно подполз к коню.
– О Хайсагур, ради Аллаха - что все это значит?
– напустился на него джинн.
– Почему ты молчал и куда ты гонял принадлежащее мне конское тело?
Теперь голос разъяренного Маймуна ибн Дамдама звучал, как и полагалось, в голове, а не в животе Хайсагура.
– От страха я едва не захлебнулся в потоках собственного пота! продолжал тот, напрочь забыв, что в своем теперешнем состоянии он не мог потеть и выделять иные жидкости, как это свойственно живому существу.
– Я тысячу раз призывал тебя и заклинал именем Аллаха! А ты
– Если хочешь, чтобы тебя не слушались, проси того, что невозможно, о друг Аллаха, - миролюбиво отвечал Хайсагур.
– Чем мог я ответить тебе? Конский язык для этого не приспособлен.
– Ты отнял у меня все чувства - и зрение, и слух, и обоняние!
– не унимался джинн.
– Но теперь они к тебе вернулись?
– Вернулись, и я не вижу, что удерживает меня от того, чтобы растоптать тебя моими копытами!
– Зато я вижу, - копаясь в мешке, сказал Хайсагур.
– Взгляни-ка на этот пенал, о Маймун ибн Дамдам! Что ты скажешь о нем?
– Скажу, что в базарный день я куплю тебе пять таких пеналов за динар, ог несчастный!
– А теперь взгляни на эти слова, которые процарапаны у него на боку. Кто-то пытался их стереть, но кое-что я смог разобрать. Как ты полагаешь это не заклинание?
– Это похоже на заклинание, о малоумный, - не утрудив себя внимательным изучением написанного, высокомерно заявил джинн.
– Но пенал самый обыкновенный, и он не из тех предметов, какими вызывают джиннов, ифритов и маридов.
– Почему ты так решил?
– с некоторой обидой осведомился Хайсагур.
– Потому, что во времена Сулеймана ибн Дауда, который покорил джиннов, ифритов и маридов, связав их заклинаниями власти, еще не водилось таких бронзовых пеналов!
– Это было бы очень скверно...
– пробормотал гуль.
– Вглядись-ка ты в него повнимательнее и постарайся найти на нем признаки волшебтва!
– На нем их нет, о несчастный, и это говорю тебе я, джинн Маймун ибн Дамдам!
Подняв глаза от пенала, на котором воистину трудно было что-то разобрать, Хайсагур посмотрел на стоящего перед ним вороного коня и покачал головой.
– Я точно знаю, что с ним связано волшебство. А ты, раз ты не можешь опознать его признаков, никакой не джинн и лишь присвоил себе прекрасное имя Маймуна ибн Дамдама, - произнес он.
– И что ты за джинн, раз заключен в конское тело, словно в темницу без окон и дверей?
Тут в голове в Хайсагура как будто взорвалась аль-сихем-аль-катай бамбуковая трубка с китайским порошком, который, будучи приближен к огню, производит оглушительный треск и разбрасывает все, к чему прикоснется.
Он не сразу понял, что это заорал возмущенный и в ярости своей подобный взбесившемуся верблюду джинн.
– Я джинн из правоверных джиннов! Я подданный Синего царя! Я принадлежу к роду Раджмуса!
– вопил оскорбленный Маймун ибн Дамдам.
– А ты - скверный гуль!
– Сейчас я опять войду в тебя, о глупец из рода безумцев!
– пригрозил, тряся головой, Хайсагур и ухватил за повод шарахнувшегося было в сторону коня.
– И погоню конское тело к ближайшей пропасти, и низвергну тело с обрыва! А сам успею вернуться в свою подлинную плоть! Что ты тогда будешь делать, о несчастный? Порази тебя Аллах, твои вопли едва не погубили мой слух!