Шайтан-звезда (Книга вторая)
Шрифт:
– Ты собираешься преподавать мастерство драки айарам? – ушам своим не поверил Барзах.
– Почему бы и нет? Ведь преподали же его однажды мне, и я была тогда ненамного старше этих мальчиков.
Хозяин хана велел невольникам позвать своего достойного дядю, и дядя вышел, и радостно обратился к путникам с прекрасными словами:
– Привет, простор и уют вам, о друзья Аллаха!
Когда же он увидел печальную образину племянника, то забеспокоился.
Племянник же заговорил таким образом, что лишь многолетняя привычка к льстивой улыбке спасла дядю от того, чтобы открыть от
– Я привез сюда этих господ, о дядюшка, чтобы устроить им встречу с предводителем доблестных и благородных айаров, которые живут в твоем караван-сарае! И я не хотел отпускать их одних, потому что нрав айаров горяч, и при намеке на опасность они сперва наносят удар, а потом думают, зачем это было нужно! Подтверди мои слова, о дядюшка, что у тебя поселились самые доблестные и удачливые айары, каких ты только видел в жизни!
– Клянусь Аллахом! – ничего не понимая, воскликнул дядя.
– И ты рассказывал мне об их достоинствах, и об их щедрости, и об их отваге! – продолжал врать хозяин хана.
– Клянусь Аллахом! – несколько озадаченно подтвердил дядя.
– Так прикажи же кому-либо из черных рабов найти их предводителя, о дядюшка! – попросил повеселевший племянник, и тут лишь дядя понял, что родственник исхитрился переложить ответственность за сведения со своих плеч на дядины. Но возражать было поздно – он поклялся Аллахом…
И раб был послан известить предводителя благородных айаров, что к нему прибыли некие почтенные горожане, обладатели тугих кошельков, и раб вернулся со словами, что наставник и помощник предводителя должен первым выслушать, в чем состоит предложение почтенных горожан, и если они хотят иметь с ним дело – то он примет их в своей комнате, а если нет – пусть их унесет холодным сирийским ветром!
Шакунта и Барзах посовещались и решили, что предводитель наверняка будет подслушивать беседу из-за занавески, подавая при нужде своему помощнику знаки. И они согласились на условие.
Когда их ввели в комнату, навстречу с ковра поднялся старец малого роста, и сказать, что он далеко зашел в годах, значило вовсе ничего не сообщить о нем. Старость сделала его тело – хрупким, а лицо бледным, почти прозрачным. Руки старца, видневшиеся из-под коротких и широких рукавов джуббы, утратили плоть и были похожи на птичьи лапы, а нос оказался длинным и острым, подобно клюву. Хозяин хана несколько преувеличил величину его пегих бровей – они не защитили бы от солнца этого носа, хотя были куда гуще усов и жидкой, торчащей вперед, бородки.
– Простор, привет и уют вам! – сказал он, не называя, впрочем, незнакомцев друзьями Аллаха. – Располагайтесь, разделите со мной трапезу, а потом мы поговорим о деле.
– Да хранит тебя Аллах и да приветствует, о благородный айар! – отвечал, садясь, Барзах.
Старец как-то загадочно хмыкнул.
– Так вы нуждаетесь в услугах айаров, о почтенные? – осведомился он.
– О слезинка, мы испытываем тебя, лишь будучи в затруднении, – сказала, садясь, и Шакунта. – Мы хотим нанять для некого дела отряд молодцов, и мы хорошо платим, а решение принадлежит вам.
– Мы служим лишь тому, кто очень хорошо платит, – сразу заявил старец. – За малые деньги наш предводитель
– Доводилось ли вашему предводителю брать приступом укрепленные башни? – видя, что этот человек не нуждается в цветах красноречия, спросила Шакунта.
В этот миг невольник внес столик, уставленный мисками, и там было жаркое на поджаренных лепешках, и горошек с мясом и луком, и посыпанный сахаром рис, и кунафа, и финики, и кувшин с вином, – словом, все, необходимое для достойной мужей сытной трапезы.
Явление этого прекрасно накрытого столика отвлекло Шакунту и Барзаха от лица старца. А если бы они взглянули на него, то увидели бы примерно такое выражение, как у человека, который на пиру слушает смешную историю о простаках, но сдерживает громкий хохот из уважения к сотрапезникам.
– Наш предводитель – воистину лев пустыни, – сообщил старец. – И только о нем сложены прекрасные стихи:
Я тот, кто всем известен в день сраженья,И джинн земной моей боится тени!Мое копье! Коль на него посмотрят —Увидят там зубцы, как полумесяц!Барзах одобрил стихи, но для Шакунты свидетельства джиннов было недостаточно. Она пожелала узнать кое-что о подвигах предводителя.
Старец осведомился, относятся ли подвиги айаров, свершенные недавно, к тем, о которых нужно повествовать на городских площадях. И намекнул, что царь некой страны обязан победой над братом-соперником лишь этому отряду айаров.
Шакунте показалось странным, что цари используют для этой надобности не войско, а «босяков», как презрительно называли айаров в городах Ирака и Ирана. Но возражать она не стала, ибо такое невинное хвастовство как бы входило в условия сделки.
Тем более, что и старец ей понравился. Он несомненно был опытен и умен – а для дела, которое ей предстояло, ум и опыт значили больше, чем прочные арканы, которые закидывают на зубцы башен.
Она посмотрела на Барзаха, как бы предлагая ему начинать торг, и он для начала предложил по десяти динаров каждому из айаров лишь за то, что они оседлают своих коней и верблюдов, чтобы двинуться в путь.
Старец полюбопытствовал, будет ли доля предводителя равна доле десяти айаров, как это ведется, а его собственная – пяти, или же расчет будут вести на иной лад.
Барзах, который за годы своего правления царством Салах-эд-Дина привык заниматься расчетами, принялся перечислять дорожные и прочие расходы, одновременно предлагая старцу решить, что для айаров выгоднее: получать немалую поденную плату, но питаться и кормить скот из этих денег, или получать поденную плату вдвое меньше, но без заботы о еде, корме и многом ином.
Старец сражался за каждый динар, всякий раз призывая в свидетели своей правоты отсутствующего предводителя, красу бойцов, хмурого льва, повергающего скалы, который среди арабов идет за пятьсот всадников и в битве неуязвим.