Шайтан-звезда
Шрифт:
Хайсагур пощупал свои щеки.
То, что украшало их, не было бородой, а скорее волнистой шерстью, причем шерсть росла довольно неудачно, начинаясь чуть ли не от глаз, но оставляя середину лица открытой. Хайсагуру же требовалось прикрыть рот – ибо очень трудно при пылкой ученой беседе еще и следить за губами, чтобы не обнажились клыки.
Накладные усы и борода у него, разумеется, давно имелись, длинные густые усы и весьма почтенная широкая борода, искусно сделанные из настоящего человеческого волоса, но по цвету они отличались от его собственной шерсти.
Обернувшись по сторонам, гуль убедился, что никто на него не таращится, как ишак на шайтана, быстро
Он обувался и одевался на человеческий лад лишь когда спускался с гор и навещал, снабженный рекомендательными письмами Сабита ибн Хатема, кого-либо из звездозаконников или иных мудрецов, многие из когорых именовали себя на греческий лад «фалясифы», а науку свою, опять же на греческий лад, – «фальсафа». Самого Хайсагура больше всего интересовали переводчики, и ради них он побывал в Харране и аль-Антакии, а также добрался до Багдада и посетил Дом мудрости, слава о котором гремела в землях правоверных.
Среди переводчиков он чувствовал себя, как равный среди равных, ибо за соседними столами трудились над рукописями христиане и евреи, правоверные и харранские звездопоклонники, попадались даже язычники-маги, верующие в огонь, приезжали даже из Индии и Китая. Но и христиане были какие-то странные, не в ладах со священством аль-Кустантинии, тем более – с приезжим священством франков, и евреи – более свободные духом, чем их собратья, не видящие мира за пределами Торы, и звездопоклонники – склонные исследовать новые религии вместо того, чтобы держаться за свою старую. Этому пестрому обществу для полноты картины недоставало лишь горного гуля, прячущего клыки под накладными усами, – и он являлся, привозя послания от Сабита ибн Хатема, сообщая поправки к звездным таблицам, вносимые ими совместно, добывая новые труды и даже, если не находилось быстро работающего писца, усердно переписывая целые трактаты.
Встречался Хайсагур и с франками, которые решительно ничем не удивили и не обрадовали его, кроме скверной привычки давать городам и селениям новые имена. Он полагал, что священство хранит все же какие-то тайные знания, и был готов выменять их рукописи и книги на свои, имея кое-что, приобретенное как раз для обмена. Но в звездозаконии эти люди намного отстали от мудрецов Харрана, не говоря уж о китайских мудрецах.
На сей раз он пришел в Эдессу не ради книг.
Стянув сапоги и замысловато прокляв того нечестивого, который выдумал и изготовил это орудие пытки, Хайсагур размял ноги. Сапожник, смастеривший эти диковинные сапоги на его огромные ступни, пытался придать им изящество, в котором Хайсагур совершенно не нуждался. Он привык, как и все гули, лазить босиком по горам, и изящество для него заключалось в ловкости, с которой нужно перепрыгнуть через расселину или пройти по перекинутому через пропасть бревну. А для того, чтобы взбираться по крутым скалам, тем более обувь не нужна, ибо шершавости их боков недостаточно, чтобы удержать кожаную подошву, и единственное, чему они покоряются, – так это широко расставленные пальцы ног.
Сапоги Хайсагур надевал, чтобы не утратить уважения людей, ибо человек в большом и дорогом мосульском тюрбане, в длинной фарджии из тонкого полосатого сукна, в белоснежной джуббе поверх нее, не может появиться без обуви – хотя бы потому, что ему для этого пришлось бы взять в хаммаме у банщиц состав, выводящий обильные волосы на ногах!
Хайсагур попробовал когда-то такую мазь, чтобы сводить шерсть со щек, не прибегая к помощи цирюльника. Но он не догадался спросить, чем уничтожают ее дурной запах. Как и положено гулю, он
После чего Хайсагур смирился с тем, что в городе, куда он попадает прежде всего, спустившись с гор, нужно найти скромного нищего цирюльника и платить ему за услуги столько, чтобы молчание сделалось для него выгодным. И он нашел такого человека, и тот брил его, не задавая вопросов, но именно тогда, когда его услуги были нужны срочно, выяснилось, что этот несчастный скончался.
Хайсагур торопился.
Он шел по следу.
Гуль-оборотень еще не знал, откуда этот след ведет и куда устремляется, но вещи, которые он обнаружил в райской долине, навели его на самые тревожные размышления.
Как он и обещал Джейран, Хайсагур вел ее, сколько мог, одновременно добывая из ее памяти сведения, которые подсказали бы, каков для нее может быть путь к спасению. Он бережно спустил девушку по стене башни, провел по остаткам каменных укреплений и затем – по сравнительно безопасному склону, но чем дальше он уводил ее от крепости гулей, тем большего напряжения требовало от него это дело, и последние шаги по пустыне дались и ему, и ей с огромным трудом. Хайсагур знал, что совсем близко – один из тех колодцев, где, по всем приметам, поселилось семейство джиннов, способных вознаградить ее за известие о Маймуне ибн Дамдаме, но, вложив в девушку ощущение правильного направления, он не был уверен, что все обойдется совсем благополучно.
Оставив ее неподалеку от колодца, Хайсагур вернулся в свое мохнатое тело и проделал несколько дыхательных упражнений, изгоняя из легких воздух, не обновлявшийся по-настоящему около суток. Потом он принес снизу пищи и питья Сабиту ибн Хатему (а тот, если и просыпался ненадолго, то снова заснул сном праведника или же младенца, хотя ни тот, ни другой не выпивают для этой надобности по три чашки крепкого хорасанского вина) и занялся делами мнимого рая.
Возможности оборотня не были беспредельны – он покинул Джейран лишь тогда, когда работа с ее покорной плотью из-за расстояния стала уж очень затруднительна. Но за это время – а времени на бегство из крепости и путь по пустыне потребовалось немало – он узнал все то, что запомнилось девушке за недели ее райской жизни.
Картина в голове у Хайсагура сложилась причудливая и странная. Если бы он вселился в тело побывавшего в раю мужчины, то, возможно, узнал бы и больше. Многое из того, что сохранила память Джейран, было не изображением местности или людей, а ее отношением к происходившему. Выяснилось, что ей почему-то особенно отчетливо запомнились возмутительные непотребные песенки, насмешившие Хайсагура до слез.
И перед тем, как спускаться в долину, он задал себе несколько резонных вопросов.
И первым вопросом было: раз там, в раю, ублажают молодых праведников, не жалея на это дорогих одежд, кушаний, вин, благовоний, а также денег на покупку или похищение красавиц и на содержание вооруженной охраны, то для чего это может быть нужно?
А вторым вопросом было: если только деньги на устройство тщательно скрытого от людей рая не свалились прямо с неба, то кто дал эти деньги?
Третьим же вопросом было: почему владельцам долины непременно нужно, чтобы ее принимали за рай, обещанный пророком и населенный гуриями?
Хайсагур охотно бы поймал и принес в крепость горных гулей пленника, который ответил бы хоть на один из этих вопросов, а редкий человек откажется отвечать, увидев оскаленные клыки. Но пленников не было – были только мертвые тела.