Шайтан-звезда
Шрифт:
Предусмотрительный аль-Сувайд снабдил ее деньгами, животными, рабами и даже товаром, хотя рабы и товары ей вовсе не принадлежали. Она записала, в каких городах и в каких ханах ей следует оставить на хранение тюки, а также к кому из купцов на рынках оружейников следует обращаться, передавая поклоны от аль-Сувайда.
Он заключил договоры с арабскими купцами во многих крупных городах, так что, куда бы ни привел Шакунту след ребенка, она могла рассчитывать на помощь – в разумных пределах, естественно.
В дороге она держалась с
Им не нравилось, что женщина, пусть даже красивая, одета на мужской лад, а лица почти не скрывает. Они, возможно, выругали бы Шакунту за бесстыдство и пренебрежение установлениями ислама, но один вид двух черных рабов, следующих за ней наподобие двух теней, внушал отвращение к ссорам с их владелицей. Тем более, что эта женщина, очевидно, была подругой кого-то из индийских купцов, и ее господин не возражал против такого непотребства.
Индийским же купцам было совершенно безразлично, нарушает Шакунта установления ислама или нет. Более того – поскольку аль-Сувайд предупредил их, что они сопровождают Ястреба о двух клювах, то они даже были рады, что Шакунта одета удобным для сражения образом. Ведь в случае нападения она одна стоила четверых, а то и пятерых бойцов.
И всякую ее просьбу они выполняли охотно.
В основном Шакунта просила их присматривать за своими верблюдами и тюками. По пути следования каравана она, увидев вдали селение, пересаживалась с верблюда на коня, брала черных рабов и скакала туда – расспросить жителей.
Аль-Сувайд выяснил, через какие ворота бежала Хайят-ан-Нуфус, увозя своего никчемного сына Мервана и престарелого супруга, а также ребенка Абризы. По просьбе Шакунты он оплатил молчание привратников, чтобы аль-Асвад и Абриза, опомнившись после свадебного торжества, не сразу пошли по верному следу. Впрочем, ему и самому было выгодно стать посредником в деле возвращения наследника престола.
Шакунта опять поставила перед собой цель – но на сей раз она не металась, как в поисках дочери, оплакивая свое бессилие. Достижение цели уже давно сделалось ее ремеслом, о чем она не подозревала.
Она знала, что именно этой дорогой увезли ребенка. И получала тому подтверждения. Но с каждым новым признаком того, что она взяла верный след, Шакунта все более ощущала в себе ярость погони.
И если бы кто-нибудь разумный напомнил ей, что все это она затевает ради того, чтобы проучить Салах-эд-Дина, она сперва искренне удивилась бы.
В ее жизни было нечто, о чем она не желала вспоминать. Среди множества ночей была ночь, воспоминание о которой Шакунта желала бы засадить в кувшин, наподобие джинна, запечатать печатью Сулеймана ибн Дауда и кинуть в самый глубокий из колодцев.
В ту ночь сбылась ее мечта о прекрасном царевиче, в ту ночь осуществилась ее любовь – но Шакунта, подобно стреле, выпущенной сильным, но не сделавшим поправки на ветер лучником, пролетела над целью и пронзила нечто, расположенное гораздо
Она, притворившись захмелевшей, полагала почему-то, что человек, которого она в течение долгих месяцев добровольно называла господином, человек заведомо нетрезвый, заведомо бородатый, обладатель сходящихся бровей, но и сварливого нрава тоже, в тот миг, когда погаснет светильник и страсть достигнет своего предела, обратится в четырнадцатилетнего юношу с первым пушком на щеках, подобному луне среди звезд, мягкому в словах, совершенному по стройности, соразмерности, блеску и красоте!
Но этого, разумеется, не случилось.
И желанные ей объятия были объятиями мужа, обладателя зрелой страсти.
Шакунта полагала, что желание близости с юным Салах-эд-Дином сожгло ей душу много лет назад, да так, что пришлось поставить между ним и собой преграду в виде договора о Шеджерет-ад-Дурр. Но наутро после той ночи она, потрясенная, осознала, что оба они для нее навеки желанны и недоступны, и юный Салах-эд-Дин, и зрелый Салах-эд-Дин, одинаково недоступны, зато желанны по-разному…
Размышляя обо всем этом, Шакунта покачивалась, как бы в полудреме, сидя на большом верблюжьем седле.
Вдруг верблюдица остановилась.
Шакунта приподнялась – и поняла, в чем дело.
Караван подошел к колодцу – но колодец был окружен людьми, поившими свой скот, так что для вновь прибывших там бы не было места. Приходилось ждать в отдалении, но некоторые купцы, оставив груз под присмотром невольников, направились к колодцу в надежде увидеть знакомцев или даже родственников.
Присоединилась к ним и Шакунта.
Не желая слушать упреки и поношения, она ехала позади всех и приблизилась к колодцу лишь убедившись, что ее попутчики заняты беседой.
Ее внимание привлекли купцы, чей скот был уже напоен, так что они скучали в ожидании. Их было трое – один почтенный и достойный, высокого роста и плотного сложения, с холеной бородой, в которой уже виднелась седина, другой – одного с ним роста, но с лицом не столь полным, с бородой не столь длинной, безупречно черной, а третий – совсем еще мальчик, чьи густые брови сходились на переносице так же, как у тех двоих. И, поскольку они держались вместе, Шакунта поняла, что они – родственники, возможно, даже братья.
Все трое носили одинаковые белые тюрбаны и джуббы, так что по их одежде нельзя было судить о их богатстве, и все же по осанке и достоинству Шакунта отнесла их к владельцам многих лавок и складов с товарами.
Подъехав поближе, сойдя с коня и передав поводья невольнику, Шакунта разглядела лицо самого юного из купцов и поразилась его удивительной красоте. Воистину, все ее свойства проявились тут – гладкость кожи, красивая форма носа, нежность глаз, прелесть уст, стройность стана и привлекательность черт. Единственно завершение красоты, волосы, отсутствовали, ибо купцам и детям купцов не полагались длинные локоны воинов.