Шебеко
Шрифт:
Хлопец сразу же и смекнул. Он улыбнулся, поправил новенькую болоньевую куртку, а после сказал:
— Могу помочь… Чай, свои люди. Два года вместе хлебали соль из одного котелка. Позвать?
Костя поощрительно кивнул головой.
И вот подвижная, но важная и желанная фигура Вали предстает перед ребятами во всем своем великолепии. Костя мигом шуганул в темень, а Коля остолбенело смотрит на нежное девичье тело. И чудится хлопцу, что не дивчина, но Василиса Прекрасная стоит перед ним…
Валя ошалело смотрит на мальца и не верит собственным глазам:
— Ты?
—
— Давай отойдем отсюда… — вместо ответа шепчет Валя. В ее голосе столько нежности и воркотни, что у Коли вновь замирает сердце.
— Может, лучше к школе?
— Пошли!.. — И Валя легонько движется вперед. А в затемненном дворе школы рослые акации все еще колдуют в ночи. Запахи деревьев усиливаются сырой огрубелой листвой. И везде торжествует поразительная тишина — слышно, как с листьев падает дождь.
— Как экзамены? — соловьем раздается голос Вали. Она поеживается от ночной прохлады и шершавый плащ застегивает покрепче.
— Что экзамены? — вяло, с явной неохотой роняет студент. — Там же надо работать. День и ночь сидеть над учебниками… Ты же знаешь, что конкурс нынче двойной…
И Коле хочется добавить, что он денно и нощно корпел над наукой — лишь бы добиться результатов. А Валя в то время крутила свою ненасытную любовь неизвестно с кем… Но язык будто прилип к небу, молчит, мысленно посылая в пространство радость и страх одновременно.
— Результаты хоть есть?
— Есть! Да они уже в тягость, поскольку отрывают от тебя надолго… — в голосе Коли проступила грусть.
— Городских девчат там полно… — мурлычет Валя, и ее теплая ладонь нежно дотрагивается до Колиной руки.
— А что мне городские? — Коля встал в позу. — До тебя им расти и расти! Ходят на высоких каблуках, словно цапы. А разобраться — ни сердца, ни ума. Одно холодное тело…
— Мужиков чаще всего это и устраивает… — многозначительно произносит дивчина.
— Не болтай абы что! — разозлился Коля. — Главным в человеческих отношениях я вижу любовь, а потом уже шуры-муры…
— Что-то верится с трудом! — кольнула его Валя. — По слухам, что услышала разом, ты тоже зря время не теряешь. Говорят, гуляешь с какой-то Ириной… Если верить некоторым, так получается, у вас там крепкая любовь.
— Да какая там любовь? — в сердцах сказал хлопец. — Одно развлечение… Все девчат провожают по домам, не отстаю и я… Что-то вроде обязательной возни.
— А со мною у тебя как? — осторожно обронила Валя. — Тоже что-то вроде обязательной возни?
— Ну зачем ты так? Разве по мне не видно, что дело здесь всерьез?
Вместо ответа девушка погладила его руку, мягкую, но стылую в эту студеную ночь.
Теплая волна чувств ворвалась в тело Коли. Будто голова закружилась от счастья. И в сей благодатный миг смешными и ничтожными показались его отношения с Ириной, его скрипучая драка с Андреем. «К Ирине я больше не ходок… Зачем морочить голову дивчине? Пусть найдет свое счастье. Но только в другом…»
Со стороны школы послышался легкий свист. Коля встрепенулся:
— Костик зовет… — тихо шепнула Валя.
— Слышу… Но он может еще чуточку подождать. Давай еще немного
— Ему стоять скучно. Да и холодно…
— Подождет! — с нажимом буркнул Коля.
— Нет, нет, пошли!
— Ладно, двинемся домой… Но пиши, слышишь? Коля провел подругу до калитки, с чувством чмокнул в щечку и воротился к товарищу.
— Все о'кэй? — заинтересованно спросил Костик, обо всем желая знать.
— Порядок! — неопределенно бросил товарищ.
— Но чего-либо ты добился или нет?
— Я же сказал «порядок». Стало быть, порядок!
— Да ну тебя! — разозлился Костя, а после все перевернул по-своему. — Правильно делаешь: с рук ее не отпускай. Девицам нужна твердая рука!
На пасеке лесной пчелы бросили свой полет, предавшись спокойствию и лени. Осень настойчиво гнала их в улья, туда, где господствовало тепло, уют, и еды было по горло. На уютненькую поляну переменчивая погода уже наложила свой отпечаток: травы, когда-то шумевшие здесь, поблекли, пожухли, а желтые листья о чем-то шептались в тиши. Лишь могучий дуб сохранял еще невозмутимый, подлинно артистичный вид, вонзаясь в ряды разноцветных стволов. Желуди на нем сверкали янтарем. Везде ощущалась грусть — предвестник седой зимы. И эту осеннюю грусть, что в душе поднимала тоску по пройденному, невозвратному, Коля остро воспринимал особенно сейчас.
Пасека, родная пасека… Сколько воспоминаний связано с тобой! И расположена-то ты прекрасно, лучше не сыскать. Достаточно пройти по большаку за километр от села, несколько войти в лес — и вот на правой стороне заметишь заветную тропинку, что ведет к тебе, поляночка моя! И доселе мне знакомы матерые овраги, что с двух сторон сторожат тебя; мохнатые, островершинные ели, медленно водившие головой, словно доверяя мне свои помыслы и заботы… И не приходило, наверное, вам в голову, что когда-либо покину вас, уеду в далекие края, вонзаясь в жизненную круговерть… Сохраню в своей памяти и тебя, мой малюсенький родник, в который раз напоивший меня свежей, аж отдающей в зубах ледяной водой. И тебя, мой домик лубяной, выросший на поляночке по желанию отца и столько раз гревший, спасавший меня от проливных дождей! Жив еще в памяти случай, как спали мы на крыше твоей, охраняя пасеку от прожорливого медведя. Хоть и не встретили мы в ту ночь хозяина леса, страшнокрылых ведьм, но вдоволь насытились хвойным ароматом, нектарами леса, да и любовью к тебе, наверное, тоже. Как жить, как мне быть в городе, где вряд ли почувствуешь запахи цветов?
Коля задумчиво взирал на лес. И ему казалось, плохо устроен человек: все хорошее, доброе, возвышенное он отбирает лишь в самый критический момент. В момент, когда неотвратимо настает пора оценивать былое, пройденное, лично пережитое на крутых поворотах судьбы…
В разгоряченном мозгу Коли возникло и свидание с Константином Ивановичем, отцом Толи, смертельно переживающим промахи сына. В письмах к сыну, видно, он еще надеялся на что-то, и писал лишь потребные слова, но не сдержался перед Колей старый солдат: слезливо попросил сходить к его жене и успокоить, рассказав обо всем, что было тогда, в Свердловске.