Шеф-повар Александр Красовский 3
Шрифт:
– Ну, ладно, судьбой тебе дана еще одна жизнь. Так чего печалиться? Надо пользоваться своими знаниями и постараться прожить её не хуже, чем прошедшие, – думал я.
Иногда, правда, мне становилось не по себе, когда появлялись мысли, что все это не случайно и та сущность, переместившая мое сознание в прошлое, ждет от меня каких-то действий. Вот только каких, я не знал.
В тех фантастических книгах, которые я читал, попавшие в прошлое герои книг, стремились изменить его различными путями, чаще всего абсолютно нереальными. Может мне тоже следует присоединиться
По крайней мере, все отличия моей второй жизни от первой касались только меня и моих родных, ну еще работавших рядом со мной людей, хотя я мог и не заметить таких изменений, все же память у меня эйдетической не была.
Вот и сейчас, я улегся на койку в палате и попытался составить очередной план, как жить дальше. Но сегодня мысли перебивались тревогой. Я боялся операции, боялся, что снова проснусь после неё в армейском лазарете.
Но оперироваться придется. Жить дальше с таким лицом я не желал.
Новожилов появился только после обеда. Еще раз осмотрел меня и показал рисунок, каким мой нос должен стать после операции. Рисунок мне понравился, ну а уж, что получится, будем посмотреть.
– Ну, что, Санек, анализы у тебя прекрасные, так, что завтра с утра берем тебя на операцию, – сообщил он после осмотра.
Остаток дня прошел в болтовне с соседями по палате и чтением журналов. Вечером в палату зашла дежурная сестра и скомандовала:
– Красовский, бери полотенце и шагай в санитарную комнату на клизму.
Говорливый дед, Евгений Матвеевич, выведавший за день всю мою подноготную, и тут не обошелся без подколки.
– Ты ему сестричка, клизму побольше влей, на всякий случай. Чтобы надежней было. А то обделается еще, когда нос резать будут.
Остальные соседи дружно подхихикали ему с коек.
К клизме я отнесся философски, надо, так надо, куда денешься от этой процедуры.
В восемь утра меня, кольнув промедолом с атропином, покатили в операционную.
– Хм, интересно, а если я опять кони двину, то воскресну, или нет, а если воскресну, то лицо у меня будет нормальное? – думал я, слегка кайфуя от наркотика.
В операционной меня уже ожидали два хирурга. Лор Паша Павилайнен горой возвышался над невысоким Владимиром Новожиловым.
Кроме них и операционной сестры у наркозного аппарата возился анестезиолог.
– Вы меня под общим наркозом планируете оперировать? – удивленно спросил я.
Владимир Николаевич усмехнулся.
– Твоя мама очень просила, скажи ей спасибо.
Меня переложили на операционный стол, анестезиолог сделал укол и наложил маску, Через минуту я уже отключился.
Сколько времени прошло не знаю, пришел в себя от неприятного распирания в горле, Через несколько секунд дошло, что причиной является интубационная трубка, введенная в трахею. При попытке выдернуть её понял, что руки привязаны к столу. Издать какие либо звуки тоже не смог, А когда начал интенсивно мотать головой,
Зато, когда трубку сняли, по телу разлилась приятная истома, и я снова провалился в сон.
Когда меня привезли в палату, эффект от наркоза еще не прошел. Поэтому с полчаса я нес всякую чушь, пока нам не принесли полдник.
Для меня ничем хорошим полдник не закончился. Буфетчица, не подумав, поставила его на прикроватную тумбочку. После чего я уронил стакан с яблочным соком на себя, а булочку раскрошил по пододеяльнику и только глупо улыбался, слушая выговор санитарки.
А еще через час пришла боль. Забинтованный нос начало дергать не по-детски. Кое-как скрючившись на кровати, я постарался задремать.
Вечером к ужину я так и не встал. А на предложение медсестры сделать обезболивающий укол на ночь, только кивнул головой.
Ночь показалась вечной, из-за того, что нельзя было дышать носом, я постоянно просыпался и потом снова пытался уснуть.
К утру боль стихла до терпимой. Поэтому приглашение на завтрак я не пропустил.
Днем меня пригласили на перевязку, где Новожилов сообщил, что пока все идет, как надо. Любоваться на себя в зеркало я не стал, прекрасно понимая, что на фоне отека и гематом моя рожа стала еще страшней, чем была. Для оценки эффекта операции нужно подождать несколько дней.
Как ни странно, но послеоперационный период проходил без осложнений. Через неделю я был выписан из больницы, с легкой пластырной наклейкой на носу. И хотя форму носа я еще не мог полностью оценить, но то, что дышать я мог теперь свободно, а из голоса исчезла легкая гнусавость, дорогого стоили.
Дома было непривычно тихо. Пашка уже уехал в совхоз. Мама с утра до вечера пропадала на работе. Я же страдал от безделья, поэтому хватался за любую возможность поработать. Мама была только рада, что я взял на себя готовку, и занималась только снабжением. Заодно она перепоручила мне стирку белья.
Боже мой! Я ведь забыл о существовании стиральной машины, в которую нужно заливать горячую воду, закидывать туда замоченное с вечера бельё, а потом отжимать его, прокручивая через резиновые валки. Маман требовала от меня, чтобы я после этого полоскал белье в ванне. Я же делал это в стиральной машине, просто меняя воду. И удивлялся, как это в первой жизни не догадался о таком способе.
Немного придя в себя, начал бегать по утрам, постепенно усиливая нагрузку, надо было приводить организм в порядок, Зарядка пошла на пользу и понемногу я начинал чувствовать себя лучше.
Здорово беспокоило безденежье. Чувствовать себя нахлебником, сидящим у матери на шее было до жути неприятно. Особенно, когда много лет не думал о деньгах вообще.
Вот так, озабоченный подобными мыслями, я прогуливался около дома, когда заметил знакомую личность.
Навстречу мне быстрым шагом шел Коля Воронин, мой бывший одноклассник. И я догадывался, куда он так спешит. На другой стороне дороги за забором находился Дом Радио, и Колька там работал диктором молодежного канала.