Шеф-повар Александр Красовский
Шрифт:
— Надеюсь, в ближайшие день или два такого приема не планируется?
— Не переживай, — успокоил меня Петрович. — Не планируется. А с тобой мы сегодня после ужина скатаемся на рынок, наконец, с твоей помощью смогу нормально с продавцами поговорить. А с завтрашнего дня полностью доверю это дело тебе. Пора мне и отдохнуть немного. Всю зиму и весну без выходных и проходных пахал.
Слушая повара, я не мог не вспомнить двухсот страничный документ под названием «Правила поведения советского гражданина в капиталистической стране».
— Петр Петрович, мне перед отъездом в комитете носом в правила поведения тыкали, с намеком, если что не так, моментом вылечу обратно в Союз.
Собеседник задумчиво хмыкнул.
— Ну, нас всех об этом предупреждали, но пока работаем. Ты, кстати, еще у третьего секретаря посольства не был на беседе?
— Нет, не успел.
— Вот сходишь к нему, он тебя проинструктирует по этому поводу, как полагается. А то твой предшественник Вася Мокеев решил, что можно местных дам за задницу хватать, когда они полы моют.
Я усмехнулся.
— Так его за эти дела отсюда попросили?
Петрович пожал плечами и нехотя ответил:
— Официально, у него визу не продлили, а почему я не в курсе.
Лииза ушла, когда до шести вечера оставалось ровно двадцать одна минута, оставив на полках гору сверкающих чистотой тарелок и кастрюль. А вместе нее появилась молодая красивая девушка, с тележкой, уставленной ведрами и швабрами.
— Терве, — улыбнулась она, увидев нас.
— Терве, — дружно сообщили мы с Петровичем.
— Наверно, именно эту девушку хватал за одно место упомянутый выше Вася Мокеев. И я его вполне понимал, когда смотрел на широкие бедра и мягко перекатывающиеся ягодицы уборщицы, наклонившейся, чтобы протереть шваброй труднодоступное место под разделочным столом.
Петрович заметил мой взгляд и ехидно улыбнулся.
— Хороша Маша, да не наша, — еле слышно шепнул он мне.
Трудный и медленно тянущийся день, наконец, закончился. Я лежал в кровати, пахнущей свежим бельем, сна не было ни в одном глазу. Из соседней комнаты доносился чуть слышный храп Петровича. Все-таки звукоизоляция у финнов тоже не отличалась качеством.
Вечером, после небольшого турне по магазинам и рынку, и размещения покупок в кухонной кладовке и холодильнике мы с напарником пешком дошли до квартиры и оприходовали бутылку Столичной, привезенную из дома. В Финляндии такая бутылочка стоила, чуть ли не в десять раз дороже, чем у нас, поэтому дураков, готовых тратить драгоценную валюту на спиртное в посольстве не было. Все копили на дефицит; джинсы, кримплен, и прочий ширпотреб.
Поэтому Петрович даже растрогался, когда я добровольно вытащил бутылку из чемодана. Хотя вторую благоразумно оставил про запас.
Бутылка закончилась быстро, но мы еще долго сидели, беседуя о всяких пустяках. Более серьезных тем, что он, что я, предпочитали
Хмель уже начал проходить, когда сосед предложил отправиться в сауну.
— Давай Санек, посидим, погреемся, сполоснешься после дороги.
Сауна в подвале дома меня нисколько не удивила. Небольшой предбанник, парилка, обшитая вагонкой и душ.
Хотя для наших советских людей, сейчас это казалось немыслимой роскошью.
Петрович вопросительно поглядывал на меня, видимо, ожидая восхищенных комментариев, но так и не дождался. Наоборот, я пожаловался, что в сауне слишком сухо, хотелось бы больше влажности.
После сауны меня совсем развезло, и я улегся в постель. Но, как часто бывает, сон сразу пропал.
И я сейчас лежал, закинув руки за голову, и под мерный храп Петровича размышлял о будущем.
— Ну, вот попал ты за рубеж и что? — думал я. — С одной стороны вот она свободная дорога, можешь остаться в Финляндии, можешь уехать в Швецию, или Норвегию и там сдаться властям. Но в результате твоего отца турнут с работы, исключат из партии. Маме тоже не поздоровится, хотя ее вряд ли уволят. На Люду наедут со всех сторон, чтобы развелась с изменником Родины.
Мда, придется с этим погодить. Остается тогда что? Копить, как все здесь делают, валюту, возить домой дефицитный товар. Или хотя бы делать вид, что вожу. Таким образом, можно будет объяснить родственникам и знакомым часть припрятанных денег.
Подобные думы посещали меня уже давно. Но сейчас, когда я лежал без сна в финской пятиэтажке практически в центре Хельсинки, они приобрели особую остроту.
— Ладно, как говорится, утра вечера мудренее, — сообщил я сам себе и, повернувшись на бок, попытался заснуть.
В половине шестого утра меня разбудил будильник. Петрович уже встал и по квартире разносился аромат свежезаваренного кофе. Когда я зашел на кухню, мой сосед по квартире вынимал из тостера зарумянившиеся тосты. Банка малинового конфитюра уже стояла на столе, как и масленка.
— Живем! — воскликнул я и, усевшись за стол, налил себе кружку черного, как смола, кофе.
— Забели, — предложил Петрович, протягивая бутылку сливок.
— Спасибо, — отказался я. — Без них вкусней.
Петрович пожал плечами и вылил в свою большую кружку почти половину бутылки.
Когда мы вышли на улицу, меня охватило некое дежавю. На площадке около пятиэтажки, в которой мы арендовали квартиру, рядком стояло штук восемь «Москвичей» и пара Жигулей, известных здесь, как Лады. Как будто попал домой лет эдак на десять позже, чем сейчас.
Петрович заметил мой взгляд и не преминул похвастаться.
— В прошлом году я Жигули здесь купил, с нуля. Уже дома в Дмитрове стоит, в гараже.
А чего не иномарку купил? — поинтересовался я.
— Что я больной, на них ни запчастей не найдешь, ни масел, да и бензин у нас не очень, — ответил собеседник.