Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]
Шрифт:
Друг семьи опять ненадолго уехал и привез с собой трех субъектов, на этот раз весьма прилично одетых и представительных. Но эти уже не были посвящены в тайну, хотя они отлично сознавали, что фигурируют в этом деле неспроста и что, может быть, будут фигурировать на суде, иначе не предлагали бы им солидного вознаграждения за то, что с большим успехом мог сделать каждый знакомый, и притом без всяких оплат. Однакоим было внушено, что больной богач доводится им приятелем.
— Это желание его самого, — пояснил друг дома. — Он потому приглашает посторонних для засвидетельствования
Затем был приглашен нотариус. После обычных расспросов, путем которых распознается умственное состояние завещателя, приступили к составлению духовного завещания.
Дворянин Игреков блестяще справился со своей замысловатой ролью. Едва приоткрывая глаза, он разговаривал слабым голосом умирающего человека. С трудом переводил дух, уместно кашлял и по временам раздражался, когда не хотел отвечать на сбивчивые вопросы.
Написав вступление по форме, нотариус под диктовку завещателя стал излагать суть.
— Все свое движимое имущество, — полушепотом произносил больной, — завещаю безраздельно возлюбленной жене моей Марии Ивановне.
— Дальше...
— А из наличного капитала моего и всего недвижимого имущества она имеет только половину.
— Как половину? — с ужасом воскликнула Марья Ивановна. — Ты должен отказатьмне все.
— Нет, довольно с тебя и половины! — спокойно ответил завещатель. — Если бы я завещал тебе все, то был бы чудовищно неблагодарным по отношению к своему другу.
— Какому другу?
— Которому ты обязана своим будущим благополучием.
— Я тебя не понимаю. Объяснись!
— Другую половину наличного капитала моего и всего недвижимого имущества я завещаю своему другу дворянину Игрекову! Нотариус, пишите!
— Позвольте-с! — взволнованным голосом запротестовал друг семьи, совершенно ошеломленный находчивостью лжесвидетеля. — Но ведь этот самый дворянин Игреков отъявленный плут!
— Плут-то он плут, это верно, — согласился завещатель, — но то, что я ему завещал, исправит его.
— Разумеется, вы вправе распоряжаться своей собственностью, но нельзя уделять так много каким-то сомнительным друзьям, которые из ваших денег неверно сделают дурное употребление.
— Не раздражайте меня, а то я еще больше откажу ему.
— Не забывайте одного, что родственникам вашим такая щедрость к какому-то проходимцу может показаться подозрительной. Пожалуй, затеется процесс, и этот негодяй, дворянин Игреков, не получит ни гроша.
— Вот это резон! — воскликнул больной, с оханьем приподнимаясь на локти. — Соглашаясь с этим разумным доводом, я отказываю другу своему только половину наличного капитала, а возлюбленной жене всю недвижимую собственность.
Под завещанием, по слабости, мнимый больной не подписывался, но свидетели во главе с нотариусом и друг семьи удостоверили «здравый ум и твердую память» завещателя.
Преступление это было обнаружено, но поздно, когда уже нельзя было возбуждать уголовного расследования.
О героях этой давней
В Петербург приехал капиталист с целью построить фабрику так называемой «гнутой» венской мебели, которая, по его вычислениям, могла быть удешевлена наполовину против цены, существовавшей на нее в России как на заграничное изделие. Сделал он публикацию в газетах, что желает купить большой участок земли для постройки фабрики и обширных складов. В день появления публикации к капиталисту является весьма приличный господин и предлагает большое пустопорожнее место в центре города.
— Отлично! — обрадовался капиталист. — Когда я могу его осмотреть.
— Хоть сейчас...
Поехали.
Капиталист совершенно не знал Петербурга. «Приличному господину» это было, конечно, известно, и именно на этом построил он свою хитроумную комбинацию.
Привел он капиталиста на Семеновский плац. В то время, к которому относится рассказ, на этом плацу еще не был устроен беговой ипподром. Залюбовался провинциал просторной площадью.
— Который же угол вы можете мне продать? — спросил он у своего спутника.
— Любой.
— Я бы предпочел этот! — указал капиталист на пространство, находящееся между Николаевской улицей и казармами Семеновского полка.
— Он дороже других, — предупредил его «собственник плаца».
— Ничего не значит.
Начали торговаться. Покончили на шестидесяти тысячах за полдесятины!
— Дорогонько: по пятьсот рублей за квадратную сажень, — вздыхал покупщик.
— По петербургским ценам это даром, — уверял его продавец. — Подите-ка приторгуйтесь к земле за городом. Не дешевле будет, чем в центре. Я уступаю потому только, что ликвидирую свои дела перед отъездом за границу, где я намерен поселиться навсегда для сбережения своего непрочного здоровья...
— Ну уж ладно, по рукам!
Тут же на месте условились о заключении купчей крепости на следующий день у нотариуса.
— Лучше всего, — надумал продавец, — завтра утром я заеду к вам, и мы вместе отправимся к нотариусу.
— Пожалуй!
Капиталисту не пришло в голову спросить у кого-нибудь о Семеновском плаце, принадлежащем казне. Он был очень доволен успешным ходом своего предприятия, и, кроме того, «приличный господин» не внушал ни малейшего подозрения.
На другой день утром «частный владелец казенной земли» с таким же апломбом, как и накануне, является к будущему фабриканту и вместе с ним отправляется на Невский к нотариусу. Подъезжают к подъезду, на зонте которого красуется большая вывеска: «Нотариус такой-то», действительно проживавший в этом доме и пользовавшийся большою популярностью. Провинциал был даже доволен, что попадает к нотариусу, которого хоть понаслышке, но знал.