Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]
Шрифт:
— Да неужто это вы, пан Статковский? — ответил я ему в тон.
— Ну, а теперь позвольте мне заняться собой! — весело проговорил Путилин. — Господа, идите в кабинет, я сейчас туда приду.
Прошло минут двадцать.
— Скажете, пожалуйста, господа, могу я видеть его превосходительство, господина Путилина? — раздался чей-то хриплый бас.
Мы обернулись.
На пороге кабинета стоял коренастый господин с черными волосами, густыми длинными бакенбардами «котлеткой» с одутловатым лицом. Видимо, он не дурак был выпить.
Одет был новый посетитель в коричневый фрак,
— Мне-с по экстренному делу! — продолжал оригинальный гость.
— Войдите, господин Путилин сейчас будет здесь, — ответил я.
— А как же это ты, доктор, в моем кабинете, без моего разрешения посетителей принимаешь? — расхохотался господин в коричневом фраке.
Я только руками развел.
Это был Путилин.
К каменному особняку, находящемуся в Гусевом переулке, в то время не столь еще застроенному, как ныне, в довольно поздний ночной час подходили разные фигуры.
Если посмотреть с улицы, то дом казался или необитаемым, или спящим. Ни полоски света! Ни звука, ни шороха, ни проблеска жизни!
Высокая, массивная дубовая дверь хранила тайну странного обиталища неведомых существ.
Фигуры (были мужчины и женщины) подходили большей частью поодиночке к таинственным дверям и, после какого-то условного стука исчезали в недрах распахнувшейся двери, которая затем так же быстро захлопывалась.
Но если дом снаружи не подавал ни малейшего признака жизни, зато внутри он кипел, шумел, волновался. Более разительного контраста трудно представить себе.
Целый ряд комнат, убранных с кричащей роскошью дурного тона, были залиты светом канделябр, люстр и стенных бра.
Комнаты были переполнены гостями, одетыми элегантно и принадлежащими, очевидно, к хорошему кругу общества.
Правда, среди дам резко бросались в глаза разодетые черезчур ярко фигуры дорогих камелий — кокоток, но это трогательное слияние, по-видимому, не особенно шокировало чопорных петербургских матрон.
Да и не до того им было.
Во всех комнатах стояли карточные ломберные столы, на которых шла бешенно азартная игра.
Это было настоящее капище грозного бога Ваала.
Возгласы игроков заглушались шелестом бумажек, таинственно-мелодичным звоном золота.
«Бита!» — «Полторы тысячи?» — «Позвольте сначала получить...» — «Что же, вы мне не верите?» — «Господа, господа, не задерживайте талию... » Вокруг столов толпились зрители. Среди них были такие, которые уже успели все «спустить» и теперь с завистью и холодным отчаянием в воспаленных взорах жадно глядели на чужую игру, на чужое золото. Лица играющих были бледны, возбуждены. Переход от радости выигрыша к ужасу проигрыша, надежда, разочарование, злоба, ненависть, бешенство — все это составляло пеструю, разнообразную гамму.
Весь воздух этого тайного капища, воздух, наполненный запахом духов, табачного дыма, косметики и острого разгоряченного пота, казалось, был пропитан «золотой
Сердце билось тревожно, руки дрожали, кровь бешенно бросалась в голову, мутя рассудок.
— Золото! золото! — проносился таинственный, насмешливый голос незримого духа.
Кого тут только ни было!
Рядом с блестящими офицерами гвардии терлись субъекты неопределенной профессии, с великолепными манерами, но, может быть, с клеймом каторжников на спине; там, около молодых купеческих сынков, играющих на деньги, захваченные из тятенькиных касс-выручек, вертелись «золотые мухи» Петербурга, золотящие свои крылья в притонах подобного рода; чиновники, проигрывающие свое скудное и жирное жалованье; биржевые артельщики; маклеры, «зайцы», альфонсы и даже служители искусств — актеры и актрисы.
Среди всей этой разношерстной толпы особенное внимание обращал на себя горбатый старый еврей с длинной седой бородой.
Он переходил от стола к столу, внимательно ко всему приглядываясь и прислушиваясь.
Почти с каждым гостем он перекидывался фразой, другой.
— Господин барон, что-то грустен, не играет. Почему?
— Я проигрался, Гилевич.
— Так возьмите у меня немного. Завтра отдадите!
— О, непременно! Спасибо вам! Честное слово!
— Так вот, пожалуйста.
И отводя в сторону барона, незаметно совал ему в руку депозитку.
— А вы что, милая барынька? — обращался старик-еврей к даме с красными пятнами от волнения на лице.
— Увы, ничего не осталось.
— Так отчего же вы не хотите принять услуг этого вот старца? Он ведь безумно влюблен в вас.
— Господин Гилевич, вы забываетесь. Я — честная женщина, я не торгую собою...
— Пхе! Честная женщина... Но разве вы сделаетесь бесчестной от того, что у вас станет больше денег? Смотрите, как набит его бумажник, вот он его раскрывает, сколько там денег...
И взор честной женщины, помимо ее воли, приковывается к бумажнику того, кто давно уж точит свои гнилые зубы на ее молодое тело.
Этот вездесущий и всеведающий старик еврей был хозяином тайного капища Ваала .
Было около двенадцати часов ночи. Оживление во всех комнатах нарядного игорного притона было необычайное. Игра шла на всех столах. Почтенный хозяин, Гилевич, довольно потирал руки.
Он стоял у окна и вел тихий разговор с высоким, худощавым господином типично польского облика. Темные, распушенные усы, маленькие бакенбарды на щеках, широкий воротник, большой галстук бантом, светло-клетчатые брюки и масса сверкающих камней на пальцах рук.
Что-то бесконечно хищное вспыхивало, сверкало в его больших глазах.
— Итак, ваше сиятельство, вы сегодня не играете? — спросил старик еврей.
— Не стоит, ваша светлость, — усмехнулся тот.
— А почему, Прженецкий?