Шекспир. Биография
Шрифт:
Преодолев неизбежные формальности, актеры начинали ставить пьесу; они могли сделать это всего за несколько недель с того момента, как получили текст. Они работали так споро и мастерски, что это поистине удивительно. Репетиции новых и восстановленных старых пьес происходили по утрам. Режиссера, в нашем нынешнем понимании, не было, однако его функцию в каком-то смысле выполнял постановщик, по крайней мере в некоторых случаях. Весьма вероятно, что Шекспир брал на себя эту обязанность, когда репетировали его пьесы. Это было бы естественно. Превосходный танцор, такой, как Уилл Кемп, отвечал за хореографию, а отменный музыкант, вроде Огастина Филипса, подбирал музыку.
Побывав в Лондоне в 1606 году, один германский путешественник отмечал, что актерам «постоянно дают указания, так что даже самым знаменитым приходится выслушивать замечания драматургов». Возможно, тут имело место неверное истолкование увиденного, что часто
Актер получал «свиток» со своей ролью, но он не знал пьесы целиком. Он выучивал или частично выучивал текст до начала репетиций. На репетицию собиралось человек тринадцать ведущих актеров и несколько мальчиков. Небольшие роли обычно не репетировали. На этой стадии в пьесу добавляли шутки, а иногда их, наоборот, убирали, меняли трудный для произнесения текст, проясняли темные места в сюжете или диалогах. Тут же решали проблемы, возникавшие при исполнении одним актером нескольких ролей. Зачастую все превращалось в простую рутину, но порой искусственность ситуации и необходимость прибегать к уловкам вызывали У актеров бурное веселье. Исполнение одним актером двух или более ролей становилось поводом для смеха, но вносило в постановку элемент загадки. Оно также давало актеру возможность проявить свое мастерство и многогранность; считалось, что на переход из одной роли в другую уходит столько времени, сколько требуется для произнесения двадцати семи строк текста. В некоторых пьесах Шекспир отводит для трансформации именно такой промежуток. Были также случаи, когда смена образов веселила публику. Актер, едва успев умереть на сцене в образе одного героя, вскоре появлялся снова, уже в другом обличье: зрители испускали восторженные вопли.
Есть все основания полагать, что актеры и драматурги на репетициях вели себя совсем не так, как их современные коллеги, которых режиссер обычно держит в рабском повиновении. Елизаветинский актер, напротив, мог предложить свои реплики, подсказать, как сыграть то или иное место в пьесе, мог даже помогать в сочинении новых сцен, необходимых для сюжета. В эпистоле — предваряющем послании к изданию пьес Бомонта и Флетчера — говорилось, что, «представляя эти комедии и трагедии на сцене, актеры пропускали, с согласия авторов, некоторые сцены и отрывки, когда требовал случай». К пьесам Шекспира относились примерно также. Пьеса — не написанный кем-то текст, а плод коллективного труда; другими словами, ни один из ее вариантов не считался окончательным, она постоянно и неизбежно подвергалась изменениям. Впрочем, в шестнадцатом веке существовал определенный набор условных приемов, облегчавших процесс репетиций; хороший актер интуитивно использовал правила сценического движения и жестикуляции. Любопытно, например, что в пьесах редко обозначается уход персонажа со сцены: считалось, что опытный актер сам знает, когда это сделать.
Пьеса обычно шла в течение четырех-шести недель, но она, разумеется, непрестанно дорабатывалась и обновлялась.
Рабочий день в театре начинался с утренней репетиции, затем после полудня актеры играли спектакль, а вечером заучивали огромное количество текста. Что касается Шекспира, то ему еще приходилось сочинять пьесы, одну за другой. Он трудился без остановки, без отдыха. Дж. М.У Тернер сказал однажды, что секрет гения — в «тяжелой работе»; Шекспир с ним бы наверняка согласился.
ГЛАВА 64
Об открытии театра публика риала заблаговременно. Над крышей развевался флаг, и звуки трубы созывали зрителей со всей округи. Афиши, извещавшие о спектаклях, висели на стенах и столбах, а также на дверях самого «Глобуса». На них значилось время и место представления, название пьесы и труппы, а также некоторые особенно заманчивые детали спектакля, коими можно было привлечь публику: «безжалостное убийство… крайняя жестокость… заслуженная смерть» и т. п. Маленький оркестр перед началом пьесы троекратно играл бравурное вступление — отчасти для того, чтобы угомонить беспокойную аудиторию. Затем выходил актер в длинном черном бархатном плаще, с накладной бородой и
302
«Генрих VI», часть вторая, акт II, сцена 4.
В конце пьесы, когда завершался эпилог, объявляли пьесы, которые будут играть в ближайшее время. Далее следовала молитва за монарха: актеры произносили ее, преклонив колена. А затем плясали джигу. При слове «джига» приходит на ум веселый народный танец, но это понятие гораздо шире. Джига, исполняемая на сцене, представляла собой дивертисмент, двадцатиминутное финальное представление с танцем, в котором принимали участие все актеры. Главными действующими лицами этого заключительного номера были, разумеется, комики, например Уилл Кемп, прославившийся как танцор-импровизатор; он крутился волчком и пел непристойные и задорные песенки. Помимо народных плясок и песен джига включала в себя так называемые «танцевальные фигуры» в исполнении комических актеров и мальчиков. Эти маленькие представления подвергались яростному осуждению, их порицали за непристойность, называли «мерзкими и грязными» и «непотребными и легкомысленными».
Шекспировские комедии обычно завершаются свадебным торжеством, однако пары еще не вступают в брачные отношения; соединение супругов, вероятно, изображалось в джиге. Сам Шекспир охотно участвовал в этом заключительном номере программы. Нередко он оказывался самой успешной частью дневного представления, и зрители, сгорая от нетерпения, в конце пьесы «вызывали» джигу. Толпа также могла потребовать особенно полюбившуюся джигу, например «новую джигу мастера Кемпа, с кухаркой» или «балладу о Георгии, одержавшем верх над врагами».
Когда именно в «Глобусе» перестали исполнять джигу — а может, и вовсе не переставали, — неясно. Полагают, что причиной этому мог послужить уход Уилла Кемпа из труппы лорда-камергера в 1599 году. Театрал Томас Платтер вспоминает джигу, которую видел в том же году в «Глобусе» после спектакля «Юлий Цезарь»; похоже, он описывает одно из последних подобных представлений. Однако позднее, в 1601 году, была написана и поставлена «Двенадцатая ночь»: в конце этой пьесы шут остается на сцене и поет песню. А где песня, там и танец. Получается, мы не имеем веских доказательств того, что джига бесславно покинула театр на Бэнк-сайде. Да и благоразумно ли было исключать из программы самый популярный у публики номер? Бен Джонсон, скорее всего, осуждал джигу, но он вообще не склонен был делать уступок вкусу толпы. Нет никакого сомнения, что многие годы джигу исполняли в театрах северных пригородов Лондона. Маловероятно также, чтобы «южные» театры отказались от нее, ведь у их зрителей были схожие пристрастия. Джига занимала значительное место, примерно такое же, как игра сатиров в конце драматических трилогий в афинском театре в пятом веке до новой эры Джига стала неотъемлемой частью представления. Возможно, подобное завершение «Короля Лира» или «Отелло» кажется неуместным, и все же нет ничего странного в том, что театральное представление заканчивается пением и танцем. Ведь один из аспектов сценического действа — это проявление свойственной человеку радости жизни. Первоначальное значение слова» mimesis» (подражание, перевоплощение) — «чувство, выраженное в танце». Это, быть может, древнейшая форма человеческого самовыражения.
На самом деле пьесу можно рассматривать как своего рода ритуал: на сцене возникает реальность, гораздо более яркая, чем настоящая жизнь, а действия актеров напоминают движение и жестикуляцию католического священника у алтаря. Стала общим местом констатация того факта, что елизаветинский театр, заменивший пышные обряды прежней веры, обрел полноценную жизнь после религиозной реформы Генриха и Елизаветы, утвердившей господство англиканской церкви. Театр удовлетворял тягу зрителей к зрелищности и символичности действа. Само название «Глобус» намекало на то, что он создает для зрителя целую вселенную, — такова же была и католическая месса. Известно, что вышедшие из употребления церковные облачения продавались актерам и что моралисты-пуритане обвиняли римский католицизм в «суеверном лицедействе». Труппа странствующих актеров- католиков исполняла «Короля Лира» в домах йоркширских отщепенцев — сторонников прежней религии. Шекспировская трагедия, в частности, имела самую тесную связь с католической службой и обрядами. В свое время английский актер Саймон Каллоу высказал предположение, что «католицизм (и его английский вариант) — грандиозное предприятие, на котором трудятся актеры…» Что-то в этом есть. Но исторические рассуждения могут увести слишком далеко от предмета. Сцена служила для демонстрации различных ритуалов, но в эпоху шекспировского театра на ней мало-помалу стали раскрываться человеческие характеры и устремления.