Шекспир. Жизнь и произведения
Шрифт:
В числе прибавленных Шекспиром ужасов есть два, заслуживающие некоторого внимания. Первый — это внезапное, необдуманное убийство Титом своего сына, дерзнувшего противостать его воле. Подобная черта, возмущающая людей нового времени, не удивляла современников Шекспира, а скорее нравилась им, как нечто натуральное. Биографии таких людей, как Бенвенуто Челлини, показывают, что гнев, запальчивость, жажда мести часто даже у высокообразованных людей находили себе мгновенный исход в кровавых поступках. Люди дела были в те времена столь же порывисты, как и бесчувственно жестоки, когда ими овладевала внезапная ярость.
Другая прибавленная черта — это умерщвление сына Таморы на глазах у матери. Это совершенно та же сцена, как в «Генрихе VI», когда юного Эдуарда
В «Тите Андронике» встречаются некоторые своеобразные обороты, напоминающие Пиля и Марло. Но есть там целые строки, почти дословно повторяемые Шекспиром в других местах. Так например, стихи:
She is woman, the refore may be woo’d, She is woman, there fore may be won. Она женщина — стало быть, ей можно объясняться в любви, Она женщина — стало быть, может быть побеждена.Они почти буквально повторяются в первой части «Генриха VI», лишь слегка отличаясь от стихов в 41-м сонете.
Наконец, они чрезвычайно сходны со стихами в самом знаменитом монологе Ричарда III:
Была ль когда так ведена любовь? Была ль когда так женщина добыта?Хотя в общем можно сказать с полной уверенностью, что эта столь грубо скроенная пьеса с ее нагромождением внешних эффектов весьма мало чем напоминает дух и тон в зрелых трагедиях Шекспира, тем не менее по всей трагедии рассыпаны стихи, где самые различные критики чувствовали ретуширующую руку Шекспира и слышали звук его голоса.
Немногие усомнятся в том, что следующий стих в первой сцене пьесы: Romans, friends, followers, favourers of ney right, принадлежит будущему творцу «Юлия Цезаря». Что я лично хочу в особенности поставить на вид, это то, что строки, поразившие меня при беглом чтении, до моего ознакомления с английской детальной критикой, как безусловно шекспировские, оказались именно теми строками, которые лучшие английские критики тоже приписывали Шекспиру. Такие совпадения имеют силу прямого доказательства. Я приведу реплику Таморы:
Коль Цезарь ты, будь Цезарем на деле! Ужель рой мошек сердце нам заслонит? Спокойно внемлет пенью малых птичек Орел, что гордо вьется к небесам, И знает он — от взмаха мощных крыльев Замолкнет хор пернатых болтунов.Несомненно, принадлежит Шекспиру и потрясающий вопль Тита, когда он (акт III, сцена 1) узнает об изувечении Лавинии, а в следующей сцене его полубезумные возгласы до малейших подробностей предвозвещают одну ситуацию из самой лучшей поры поэта, обращение Лира к Корделии, когда оба они взяты в плен. Тит говорит своей искалеченной дочери:
Лавиния, пойдем: Тебе прочту я грустные рассказы О времени былом.В том же духе восклицает и Лир:
Скорей уйдем в темницу!.. Мы станем жить вдвоем и петь, Молиться, сказки сказывать друг другу…Ни один враг преувеличенного или слепого шекспировского культа не имеет нужды доказывать нам невозможность «Тита Андроника», как трагедии, на основании каких-либо иных представлений о поэзии, кроме варварских. Но, хоть эта пьеса выпущена без всяких пояснений в датском переводе драматических
Глава 8
Весьма вероятно, что в эти первые юношеские годы, проведенные в Лондоне, Шекспир, ежедневно обогащаясь все новыми впечатлениями, которые со своей безмерной любознательностью он усваивал в своей разносторонней деятельности как часто выступавший актер, как драматург труппы, принимавший поручения подновлять старые пьесы в виду современного вкуса к сценическим эффектам и, наконец, как начинающий поэт, в душе которого находили отзвук все настроения и все представления получали драматическую жизнь — весьма вероятно, что он испытывал ощущение, будто духовные силы его растут с каждым днем его существования. И он чувствовал себя легко и свободно, быть может, главным образом потому, что освободился от домашнего очага в Стрэтфорде.
Даже заурядное знание человеческой природы должно подсказать, что союз его с деревенской девушкой, бывшей на восемь лет старше его, не мог удовлетворить его или наполнить его жизнь. Было бы, конечно, нелепо придавать цену автобиографических свидетельств, особенно же преднамеренных и сознательных, отрывочным репликам в его пьесах, но все же в драмах Шекспира встречается немало мест, как бы намекающих на то, что он уже вскоре стал считать свой брак юношеской глупостью.
Так, например, в «Двенадцатой ночи» есть следующий диалог:
Герцог. Ну, какова ж Твоя любезная? Виола. На вас похожа. Герцог. Не стоит же она тебя. Как молода? Виола. Почти что ваших лет. Герцог. Стара! Жена должна избрать себе постарше; Тогда она прилепится к супругу И будет царствовать в его груди. Как мы себя, Цезарио, ни хвалим, А наши склонности непостоянней, Чем женщины любовь… Так избери подругу помоложе, А иначе любовь не устоит. Ведь женщины, как розы: Чуть расцвела Уж отцвела, И милых нет цветов!И это служит введением к прелестной песне шута о власти любви, песне, которую женщины поют за прялкой и за вязаньем, девушки — за плетением кружев, к самому прекрасному из лирических стихотворений Шекспира.
В других местах есть реплики, носящие как будто следы личной грусти при воспоминании об этом раннем браке и обстоятельствах, при которых он был заключен.
Например, эти слова Просперо в «Буре»:
Но если до того, пока обряд Священником вполне не совершится, Ты девственный развяжешь пояс ей, То никогда с небес благословенье На ваш союз с любовью не сойдет: О, нет! Раздор, презренье с едким взором И ненависть бесплодная тогда Насыпят к вам на брачную постель Негодных трав, столь едких и колючих, Что оба вы соскочите с нее.