Шёл по городу волшебник
Шрифт:
В недоумении Толик огляделся по сторонам и лишь сейчас понял, что он находится вовсе не в своей комнате.
Комната была просто огромная. Под потолком висела гигантская люстра с тысячами стекляшек, которые переливались на солнце. Вдоль стен до самого потолка тянулись колонны. Возле колонн стояли большие вазы. Всё было очень большое, массивное. Толику показалось, что он где-то уже видел эту комнату, а вернее, не комнату, а целый зал. Ни у кого из папиных и маминых знакомых не могло быть такого зала.
Толик подошёл к вазам. Первая ваза была доверху наполнена конфетами «Белочка». Во второй лежали плитки шоколада. В третьей –
Как был, в трусах и рубашке, Толик побежал к окну и выглянул наружу. Он увидел пустынную площадь, залитую асфальтом. Вокруг площади стояли здания, которые тоже показались Толику знакомыми. Они были двух- и трёхэтажными, с колоннами, башенками, громадными зеркальными окнами – здания старинной постройки, похожие одновременно и на дворцы, и на магазины.
«Гостиный двор», – прочитал Толик надпись на одном из длиннющих зданий. На другом было написано: «Детский мир», на третьем – «Лакомка». Это была площадь магазинов. Толик не узнал эти магазины потому, что они стояли все подряд, вместе, хотя должны были находиться на разных улицах города.
И теперь стало понятно, почему ни одного звука не доносилось из раскрытых окон. На площади не было ни одного человека, ни одного автомобиля, ни даже хотя бы голубя – не было ничего, что могло разговаривать, шуметь или двигаться. В зеркальных витринах безмолвно застыли манекены, протягивая неизвестно кому яркие полотна материи. На мёртвой площади манекены и сами казались мертвецами. Но Толик даже обрадовался им, потому что они хоть чуточку походили на людей.
Больше на площади ничего не было. Даже ветра не было.
Толик оглянулся. Кровать и стул стояли посредине комнаты. Отсюда они казались маленькими и одинокими. И Толику тоже показалось, что он остался совсем один в целом мире, один на всей земле, откуда вдруг по неизвестной причине ушли все люди.
По старой привычке Толик закрыл глаза, чтобы проверить, не сон ли это. Он долго, минут пять, стоял с закрытыми глазами. Когда же он осторожно приоткрыл один глаз, то увидел, что ничего не изменилось.
Толик пересёк комнату-зал и подошёл к двери. Тяжёлая, украшенная розочками и завитушками дверь распахнулась перед ним сама, и Толик попятился. Он постоял немного в раздумье, внимательно посмотрел в щель между дверью и косяком, думая, что там кто-то спрятался, но никого не увидел.
Втянув голову в плечи, Толик шагнул за порог, ожидая, что его сейчас ударит током или произойдёт ещё что-нибудь страшное. Но опять ничего не случилось.
Вниз спускалась широкая лестница с мраморными ступенями и мраморными перилами. Эта лестница показалась Толику знакомой. Он где-то видел её, но никак не мог вспомнить где. Чего-то не хватало на этой лестнице, кажется ковра. Во всяком случае, ступать босыми ногами по холодному мрамору было не очень приятно.
Поёживаясь, Толик спустился вниз. На улицу вела ещё одна дверь: толстая, с зеркальными стёклами и большими золотыми ручками. Она также открылась сама, едва Толик подошёл к ней.
Толик вышел наружу. Перед ним лежала уже знакомая площадь. Снизу она казалась ещё больше и ещё пустыннее.
– Э-эй! Кто тут есть! – крикнул Толик.
Никто не откликнулся. Лишь через некоторое время, отразившись от безмолвных домов магазинов, голос Толика вернулся к нему слабым эхом:
– Тут-ут-ут есть-есть-есть…
Сбоку послышался какой-то шорох. Толик обернулся, и у него, как когда-то у Чичи, задрожали сначала ноги, потом руки и, наконец, даже уши.
Перед Толиком стоял и смотрел на него своими большими глазами Железный Человек. На нём не было никакой одежды, но его нельзя было назвать голым, как нельзя назвать голым, например, камень. У него были руки, ноги и голова. У него были даже нос и рот, который улыбался неизвестно чему. Улыбка как будто застыла на его лице. На безволосой железной голове рос один-единственный волос, тоже железный. Волос был длинный, с шариком на конце.
Всё это Толик разглядел в одну секунду. В следующую секунду он отпрянул назад и прижался к стене, ожидая немедленной смерти.
Железный Человек молча смотрел на Толика и не шевелился.
Толик медленно, едва заметно, вжимаясь спиной в стену, передвинулся на несколько сантиметров. Всё так же улыбаясь, Железный Человек чуть-чуть повернул голову.
И тогда, не помня себя от ужаса, Толик оторвался от стены и бросился бежать наискосок через площадь. Но сразу же за его спиной возник металлический звук тяжёлых шагов. Кто-то бежал за ним, не догоняя и не отставая. Собрав последние силы, Толик побежал ещё быстрее. Шаги за спиной загремели ещё громче. Тот, кто бежал сзади, не произносил ни слова. Но Толик чувствовал, что он уже не в силах бороться со своим страхом. Ноги у него подкосились, и он упал на асфальт посреди площади, закрыв голову руками. Он знал, что на него обрушится сейчас удар железной руки и это будет последнее, что он успеет почувствовать. С какой-то не очень сильной обидой, почти равнодушно, Толик подумал: «За что? Что я ему сделал?» – и закрыл глаза, приготовившись к смерти.
Но вокруг было тихо. Шаги смолкли. Лишь где-то рядом громко и часто стучали невидимые молоточки. Толик не сразу понял, что слышит стук своего сердца.
Наконец Толик решился открыть глаза. Он выглянул из-под руки и увидел Железного Человека. Тот стоял метрах в трёх. Он был совершенно спокоен, как будто и не бежал только что. А на его железном лице сияла всё та же улыбка.
– Вы… чего… – сказал Толик, еле шевеля губами от страха.
– Непонятно, – немедленно отозвался Железный Человек.
– Я… боюсь… – сказал Толик.
– Пожалуйста, – ответил Железный Человек. – Ты можешь делать всё, что хочешь. Ты не можешь делать того, что не разрешается.
Толик заметил, что, когда Железный Человек говорил, на его лице ничего не менялось. Даже губы не шевелились. Они застыли в вечной улыбке.
Постепенно страх Толика стал проходить. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя совсем хорошо. Но он видел, что пока Железный Человек не собирается его убивать. Во всяком случае, когда человека собираются убить, с ним особенно долго не разговаривают.