Шел снег
Шрифт:
Оглядываясь, капитан недоуменно спросил:
— Разве смогут экипажи и пушки пройти по этому болоту?
— Придется удлинять мосты, — ответил унтер-офицер.
— У нас не хватит бревен.
— А лес? Нарубим молодняка и выстелим им топкие участки, чтоб не вязли колеса.
Раздались выстрелы. Пули взметнули фонтанчики грязи у самых ног д’Эрбини. Капитан поднял голову и заметил двух русских стрелков, которые прятались в роще. Придя в ярость, он выругался, оттолкнул улана, который помогал выбираться на берег, вскочил на его лошадь и, не вдевая ног в стремена из-за обмоток на сапогах, помчался к роще. У русских не было времени
— Эта свинья знает такие вещи, которые его величество выслушает с превеликим удовольствием!
Как раз в это время к левому берегу, заполненному людьми, подъезжал император. Рядом с ним гарцевал маршал Удино, герцог Режио, человек грубый и тщеславный, но вместе с тем храбрый вояка, который раз тридцать был ранен и заштопан хирургами. Д’Эрбини увидел пушки прибывшею из Литвы пополнения, которые для прикрытия Студянки занимали позиции на холме.
Среди офицеров капитан узнал высокого сухощавого генерала Эбле с костлявым лицом и седыми, развевающимися из-под треуголки волосами, которого знал как превосходного артиллериста по осаде Альмейды. Сейчас генерал командовал понтонерами, которые везли в обозе походные кузнечные горны, уголь, ящики с инструментом и заготовленными в Смоленске гвоздями. К сожалению, из-за нехватки лошадей ему пришлось сжечь лодки, без которых нельзя было навести понтонный мост.
Подул сильный ветер. Находясь на правом берегу реки, капитан злился, что ему досталась роль пассивного зрителя: человек по натуре активный, он хотел поспеть одновременно повсюду, чтобы внести свой вклад в общее дело.
Со стороны болот на высотках появились русские и принялись разбивать лагерь и разжигать костры. На противоположном берегу команда понтонеров вместе с присоединившимися к ним саперами и польскими солдатами, сбивали гвоздями сваи моста. Д’Эрбини слышал удары ручной бабы и звон пил. Студянка все больше напоминала огромный склад лесоматериалов. Понтонеры Эбле приступили к установке первой опоры моста; она погружалась в илистое дно под нетерпеливым взглядом Наполеона, с плеч которого сильный злой ветер так и норовил содрать меховой плащ.
Неугомонный капитан решил перебраться на ту сторону, чтобы передать штабным офицерам своего пленника. Переправа прошла в таких же опасных условиях и лишь с тремя драгунами в качестве гребцов. Ветер дул против течения, образуя водовороты; плот раскачивало, льдины без конца таранили его, веревки скрипели от напряжения. Под ударами льдин плот не раз опасно кренился, грозя перевернуться, и пленник воспользовался представившимся ему шансом: пока капитан боролся с напиравшими льдинами, а гребцы старались удержать плот на плаву, он подкатился к краю плота и скользнул в черную воду. Д’Эрбини попытался было удержать его единственной рукой, но не смог. Гребцы закричали:
— Бросьте его, а то он и вас утащит!
— Мерзавец!
— Держитесь, господин капитан!
Подхваченный течением плот со страшной силой врезался в левый берег. Не удержавшись на ногах, капитан упал и, ударившись о бревна, потерял сознание. Драгуны перенесли командира на снег, подальше от воды, и один из них стал похлопывать его по щекам, чтобы привести в чувство. Капитан очнулся, но то, как
— Это вы, Шантелув, надавали мне оплеух?
— Пришлось, господин капитан…
— Тогда что вы скажете по поводу дуэли?
К чести д’Эрбини, он тут же осознал всю неуместность своих претензий и, чтобы замять щекотливое положение, буркнул, вставая на ноги: «Ладно, забудем…»
Луна скрылась за облаками, и стало темно. Не различая в темноте дороги, капитан шел на звуки стройки. Чтобы не привлекать внимания русских к большому скоплению людей у Студянки, император запретил разводить костры. Понтонеры трудились при отблеске отдаленных бивачных костров противника и метр за метром продвигались вперед. Из-за подъема воды, вызванного оттепелью, они несколько раз уходили в сторону от брода. Довольно часто им приходилась по шею погружаться в воду, чтобы вогнать сваи в илистый грунт и укрепить их. Некоторые поднимались на плот с окровавленной спиной, пораненной острыми краями льдин, несущихся в студеной воде.
Чтобы сохранить тепло, Себастьян и другие служащие секретариата устроились на сиденьях и на полу повозки, тесно прижавшись друг к другу. Они спали урывками из-за шума реки, громких команд, ударов молотков и ручных баб. Не давали спать и спазмы в мышцах. Едва удалось задремать, как их разбудило необычное пение:
— Кукареку!
— Мы приехали? — спросил Полен, забыв, где он находится.
— Куда приехали? — переспросил писарь.
— Кукареку!
— Это петух?
— Похоже, что так, господин Полен.
— У его величества есть походный курятник?
— Да нет, мясо для него перевозится в кадках для солений. А соленый петух не поет.
— Кукареку!
Во дворе, хватаясь за бока, хохотали солдаты. Они окружили необыкновенного петуха — какого-то лакея в напудренном парике и зеленой ливрее украшенной золотыми галунами. Составив вместе пятки, он подпрыгивал и весьма натурально кукарекал. Себастьян поинтересовался, в чем смысл игры. Между приступами смеха ему ответил капрал:
— Бедняга вообразил себя петухом. Сошел с ума.
— Сейчас ощиплем ему перья, — добавил какой-то весельчак.
Себастьяну было совсем не смешно. За последнюю неделю ему уже приходилось наблюдать случаи помешательства, но все они проявлялись в менее комичной форме: в завываниях, бессвязной речи, проклятиях. Человек падал на снег, отказывался идти дальше и умирал от холода. Замученный подагрой, префект Боссе распорядился отвести больного в лазарет, а дворецким велел доставить его величеству сотню бутылок шамбертена. Возведение первого моста было завершено, и император хотел сам вручить вино из своего погреба продрогшим от холода строителям, которые уже перебирались к месту сооружения второго моста сотней метров выше по течению.
Кучера впрягай лошадей в повозки, а артиллеристы в пушки. На борисовской дороге показались беженцы. До них дошел слух, что военные строители сооружают мосты. Так как подход к мосту был перекрыт гренадерами, поток повозок, лошадей и оборванцев растекался по всей равнине. Новое препятствие вызвало крики негодования и протеста в толпе, словно спасение зависело лишь от переправы через Березину с ее многочисленными рукавами. Бертье, Мюрат, Ней старались собрать войска. Удино выстроил свои хорошо экипированные полки. Повозки императорского дома потянулись ко второму мосту, сваи которого уже выглядывали из воды.