Шелковая вендетта
Шрифт:
– И ты там жила и работала на Сент-Аланжеров?
Она кивнула.
– У нас был хорошенький маленький домик... нам он казался самым лучшим. Весь в цветах... Моя дочь, Мари-Луиза, была там очень счастлива. Казалось, она была прямо-таки создана для счастья. Ее глаза играли и смеялись, но никогда не бывали такими грозными, какими становятся иногда твои, моя малышка. Они были темно-темно синие... как у тебя, а волосы почти черные... темнее твоих, мягкие и волнистые. Настоящая красавица... И совершенно не умела видеть зла. Она была наивна и доверчива...
– Как она умерла?
– При твоем рождении. Такое случается. Она не должна была умереть. Я бы оберегала ее так же, как оберегаю тебя. Я сумела бы устроить ее счастье. Она умерла... но оставила мне тебя... и я счастлива этим.
– А мой отец? – спросила я.
Она помолчала, и потом произнесла:
– Иногда так случается в жизни. Ты поймешь это позже. Иногда дети появляются на свет, а отец...
– Ты хочешь сказать... он бросил ее?
Она взяла мою руку и поцеловала ее.
– Она была очень красивой. Но что бы тогда ни произошло, она оставила мне тебя, дитя мое, и это лучший подарок, который она могла мне сделать на прощание. У меня осталось ее дитя, которое стало моей единственной отрадой.
– О, бабушка, это так грустно, – сказала я.
– Было лето, – продолжала она. – Мари-Луиза уходила гулять по полям, где так сладко пахнет цветами, и подолгу не возвращалась. Она была совершенно невинна. Наверное, мне следовало предупредить ее.
– И мой отец ее бросил?
– Этого я не могу тебе сказать. Почти до самого твоего рождения я не знала о том, что она ждет ребенка. А потом это произошло... и она умерла. Я помню, как сидела возле ее постели, опустошенная и отчаявшаяся, а потом пришла акушерка и вручила мне тебя. Ты стала моим спасением. Я поняла, что потеряла дочь, но получила взамен ее ребенка. С тех пор ты была для меня всем.
– Хотелось бы мне знать, кто мой отец.
Она покачала головой и пожала плечами.
– И поэтому ты приехала сюда? – предположила я.
– Да, я приехала сюда. Мне показалось это самым лучшим решением. Когда такое случается в небольших поселениях, то человеку, с которым произошла беда, приходится очень нелегко. Ты могла бы это уже понять по Кларксону и миссис Диллон. Они шепчутся... болтают. Я не хотела, чтобы ты росла среди всего этого.
– Ты хочешь сказать, что они стали бы презирать меня из-за того, что мои родители не были женаты?
Она кивнула.
– Сент-Аланжеры – богатая семья... могущественная семья. Виллер-Мюр – это Сент-Аланжеры. Вся округа работает на них. Их имя известно по всей Франции, и в Италии тоже. Так что месье Сент-Аланжер, который стоит во главе этой семьи, всем нам был как отец... а производители шелка по всему миру поддерживают между собой связь. Они все знают друг друга. Сравнивают. Они – соперники. Ну, ты знаешь, что я имею в виду: «мой шелк лучше твоего шелка» и все такое.
– Да, – машинально отозвалась я, все еще думая о своей матери и о человеке, который предал ее, и о том скандале, который произошел когда-то в Виллер-Мюр.
– Сэр Фрэнсис... наносит Сент-Аланжерам визиты
– Понимаю, бабушка, но я хочу услышать о своей матери.
– Она, должно быть, счастлива, когда смотрит с небес и видит нас вместе. Она знает, что мы значим друг для друга. Так вот, сэр Фрэнсис приехал тогда в Виллер-Мюр. Я хорошо помню это. Между их семьями существует некая связь. Понимаешь, говорят, что много-много лет назад они были одной семьей. Прислушайся к их именам. Сент-Аланжер... на английский манер – Сэланжер.
– Вот как? – взволнованно вскричала я. – Так, значит, существует родство между этими семьями?
И снова легкое пожатие плечами.
– Я думаю, ты слышала от мисс Эвертон о так называемом Нантском эдикте.
– О, да, – воскликнула я. – Он был подписан королем Франции Генрихом Четвертым в... ах, кажется, в 1598 году.
– Да, да, но что он значил? Он дал гугенотам свободу вероисповедания.
– Да, я помню это. Генрих и сам был гугенотом, но когда парижане отказались признать королем протестанта, он сказал, что Париж стоит мессы, и принял католичество.
Она улыбнулась очень довольная.
– Вот что значит быть образованной! Да, но потом все изменилось.
– Потом, много лет спустя, Луи Четырнадцатый отменил эдикт.
– И тысячи гугенотов были вынуждены покинуть Францию. Одна из ветвей фамильного древа Сент-Аланжеров осела в Англии. Они привезли с собой свои знания и открыли фабрики по производству шелка. Они много работали и добились процветания.
– Как это все интересно! Так, значит, сэр Фрэнсис навещает своих родственников во Франции?
– Крайне редко. Эти семьи редко вспоминают о своем родстве. Между англичанами Сэланжерами и французами Сент-Аланжерами существует соперничество. Когда сэр Фрэнсис приезжает во Францию, они демонстрируют ему свои успехи... так, кое-что, и пытаются выведать, чего сумел добиться он у себя... Они – соперники. Это неизбежно в таких делах.
– И ты видела сэра Фрэнсиса, когда жила там?
Она кивнула.
– Там я работала, так же, как и здесь. У меня был свой станок, свои секреты... Я была хорошей ткачихой. Все местные жители так или иначе занимались производством шелка... и я тоже.
– А моя мать?
– Она тоже. За мной прислал месье Сент-Аланжер и спросил меня, как я посмотрю на то, чтобы переехать в Англию. Сначала я не знала, что сказать. Никак не могла поверить в это, но когда наконец поняла, что это правда, то подумала, что так будет лучше. И лучше всего это будет для тебя, а то, что хорошо для тебя, то хорошо и для меня. Поэтому я приняла его предложение переехать сюда... жить в этом доме... работать за станком, когда требуется что-то особенное... и создавать модные фасоны шелковых платьев, чтобы наш материал лучше раскупался.