Шепчущий мрак
Шрифт:
— Это добрая примета, что Лора пригласила вас к себе. Теперь у вас появится возможность сказать ей всю правду. Признаться, что вы — дочь Виктора и ее. Но сначала вам придется завоевать ее доверие. Тогда вам будет не так трудно.
— Открыться ей? Вот так сразу? — Я не сумела скрыть тревожной интонации. — Но если она узнает правду, то, скорее всего, рассердится и выставит меня.
— Я в этом не уверен. Как бы там ни было, вы должны сказать ей как можно скорее. Вы не можете со спокойной душой оставаться в ее доме, скрывая от нее правду. Иначе
Я сама уже нервничала из-за этого. Доктор Флетчер и его вчерашний визит ко мне в отель не выходили у меня из головы. Только бы он не узнал о том, что меня пригласили пожить в ее доме до того, как я сама приеду туда. Если он опередит меня и первым назовет Лоре мое настоящее имя, все может рухнуть.
Поразмыслив, я согласилась с Торесеном:
— Да, придется сказать ей. Просто я подумала, не лучше ли сначала взять интервью. Не исключено, что она будет более откровенна с чужой женщиной, чем со своей дочерью.
— Не обязательно. Восхищение, которое вы питаете к ее работе, исходит от родного ей человека. А это очень важно. То, что вы — ее дочь, вероятно, будет для нее неожиданностью. Но вас тоже ждут открытия, которых вы не ожидаете. Возможно, вы сумеете дать ей гораздо больше, чем только восхищение ее прошлыми заслугами.
Я отвернулась от его испытующего Взгляда, чтобы он не увидел того, что мне хотелось бы утаить. Я не могла изменить свои чувства, и не вправе была винить себя за них.
— Одно доброе дело вы уже сделали для Лоры, — примирительно произнес Гуннар. — Вы сказали, что ее по-прежнему высоко ценят как актрису. Много лет она не слышала ничего подобного. Вы убедили Лору в том, что люди ее помнят. Это может вернуть ее к жизни.
— Тогда почему она оставила киноэкран? Почему убежала от мира?
— Насколько я понимаю, у нее просто не было другого выхода. Ее студия боялась скандала. А в той ситуации никакая другая кинокомпания не захотела бы связываться с ней. Но времена меняются, как вам известно.
— Она могла бороться, — упрямо настаивала я. — Другие же не сдаются! И театральная сцена не была для нее закрыта. Она могла бы, наконец, уехать за границу и играть в театре. Но она даже не пыталась, а просто исчезла. Почему?
Гуннар грустно покачал головой:
— Не представляю. Лора никогда не говорит о том, что с ней произошло. Вероятно, она в какой-то степени доверилась Ирене, которая, естественно, никогда ее не подведет. Но ни с кем другим она не станет обсуждать того, что пережила.
— Но теперь она замужем за Флетчером, а он имеет непосредственное отношение к тем событиям, — возразила я. — Это кажется мне странным.
— Лора — сложный человек. Не так просто понять, что ею движет.
"Если я действительно получу у нее интервью, то попробую узнать об этом", — подумала я. У меня накопилось столько вопросов!
— Я отвезу вас в отель, — предложил Гуннар, — а потом заеду за вами около двух, хорошо?
— А что, если доктор Флетчер нас опередит?
— Ирена утверждает, что его не будет весь день. Он ведь сам отвез Лору в коттедж и считает, что она находится там. Конечно, есть еще его сестра. Странная личность. Трудно предвидеть, как она Поступит и насколько она осведомлена относительно вас. Но не следует пренебрегать и такой возможностью, какая у нас есть. Если вы узнаете, что Лору посвятили в вашу тайну еще до вашего приезда, тогда… — Он беспомощно пожал плечами.
— Тогда я сыграю на слух, — подхватила я, цитируя его самого.
Он не улыбнулся:
— Придется. Хотелось бы надеяться, что у вас хороший слух.
Я обдумывала эти слова, спускаясь с холма вместе с Гуннаром. Что это — насмешка? Мне определенно не хотелось, чтобы он думал обо мне плохо.
На обратном пути в Берген Гуннар почти не разговаривал со мной, только время от времени указывал мне на какое-нибудь живописное место. Лора жила в Калферете. И я постаралась расспросить Гуннара об этом районе Бергена.
— В переводе это слово означает Голгофа, — пояснил Гуннар. — В начале 1900-х годов здесь обосновались состоятельные жители Бергена. Они построили для себя прочные и довольно красивые дома. Это прекрасный спальный район города недалеко от центра, а с вершины холма открывается прекрасный вид.
— Хотелось бы мне сродниться с этой землей, — задумчиво произнесла я. — Норвегия остается для меня чужой. Все здесь очень интересно, но как-то далеко от меня. Однако я не теряю надежды. Возможно, со временем эта страна станет мне ближе.
Он покосился на меня, но тут же перевел взгляд на дорогу.
— Возможно, вы слишком долго подавляли свои естественные чувства. Не совершили ли вы опасную ошибку, направляя эмоции лишь по одному руслу?
— Что вы имеете в виду? — растерянно спросила я.
— Можно отдаваться чувству ненависти так же безоглядно, как и чувству любви. Разве не так?
Краска бросилась мне в лицо. Я внезапно рассвирепела. Меня душили обида и боль. Я гневалась на саму себя, на отца и Лору. Не моя вина была в том, что я чувствовала так, а не иначе. Со мной обошлись скверно, в конце-то концов, И не меня следует винить за последствия.
— Что написал вам отец? — холодно осведомилась я. Так же холодно прозвучал и его ответ:
— Не думаю, что я должен говорить вам об этом. Во всяком случае, не сейчас.
Слезы обожгли мне глаза. Я могла бы догадаться, что отец предаст меня. Разумеется, ради моей же пользы, как он предполагал. Тем не менее, я чувствовала себя преданной и несчастной, обманутой и оскорбленной. Мне казалось, что душа моя истекает кровью. Неправда, что я бесчувственна, твердила я про себя. Боль душила меня, и человек, сидевший рядом, понял это.