Шепот бриза, крик урагана
Шрифт:
– Мне незачем бояться, – сказал я. – Наверное, я невосприимчив к изменениям.
– Как вы думаете, там, куда они… мы отправляемся, хорошо? – вздохнул дворник.
– Думаю, что там хорошо, – сказал я, вспоминая Жюли.
Зеленые холмы, чистый воздух, чужая жизнь. Интересно, кем бы мог стать я, если бы изменение смогло меня коснуться? Может быть, жителем земли, копающимся среди камней и выращивающим коренья? Или беззаботным воздушным существом, как моя Жюли, которую изменение захватило одной из первых?
– Там хорошо, – тихо повторил я.
Аборигены не жили в городе. Они лишь
Первым почувствовал это Альвин – сын старой Люси, булочницы, родившей ребенка в уже не молодом возрасте. Пятно оранжевых прожилок появилось у него на груди и принялось разрастаться, меняя цвет кожи, через некоторое время делая ее тонкой, как пергамент, и почти прозрачной, с проступающим сквозь нее едва заметным свечением. Альвин ушел из города через три месяца, но перед уходом его было не отличить от аборигенов. Даже говорил он уже на их языке, щебечущем, как пение птиц. Люси убивалась не долго. Прошло еще несколько месяцев – и новая, измененная, отправилась следом за сыном.
Третьей была моя Жюли.
Нас осталось совсем мало. Мы обречены. Минует еще несколько лет, и город вновь опустеет. Теперь по его улицам ходят созданные Оливером автоматоны, не живут, а изображают жизнь.
Я шел по главной улице, и Безликий упрямо следовал за мной.
– Кто ты? – спросил я у него. – Чья маска была уготовлена для тебя? Впрочем, можешь не отвечать.
Булочная Люси была уже открыта, и из ее дверей доносился вкусный запах готовящейся сдобы.
– Здравствуйте, миссис Люси! – поздоровался я, проходя мимо.
Люси за окном помахала мне рукой. Изображающий ее сына автоматон вышел из дверей походкой марионетки и протянул мне булку. На его фарфоровой маске застыла неизменная улыбка.
– Спасибо, Альвин, – улыбнулся я в ответ.
Автоматон развернулся и прошагал в дом. Я откусил кусочек булки. Ее вкус не менялся на протяжении десяти лет. Человек может импровизировать, ошибаться, творить что-то новое, но механическая Люси действует по строго заданной программе.
Однажды Оливер хотел создать копию моей Жюли, но я вовремя остановил его работу.
– Приветствую вас, мистер Колдуэлл, – кивнул я автоматону, который сидел на скамье и кормил голубей.
Механические движения: рука опускалась в мешочек, набирала пригоршню зерен и сыпала на брусчатку. Пауза. Через несколько минут действия повторялись вновь. Исключение составляла лишь ночь, когда автоматон поднимался и шел в свой бывший дом, и когда заканчивался корм. Тогда автоматон шагал в лавку к Люси и покупал у нее зерно. Голуби давно воспринимали мистера Колдуэлла как автоматическую кормушку. При жизни он был доктором. Не знаю, что заставило врача, имеющего свою практику, отправиться на новый континент: возможно, несчастный случай на работе, возможно, неразделенная любовь, но на фарфоровой маске автоматона застыло выражение мировой скорби.
При жизни в человеческом облике мистер Колдуэлл успел доказать, что изменение – это не вирус, так как он
Внезапно раздался хлопок выстрела из «кили», в голове автоматона образовалось сквозное отверстие, и части программатора вылетели наружу, зазвенели по брусчатке. Мистер Колдуэлл сполз на землю. Голуби бросились врассыпную. Невдалеке я увидел Майора с эфирным ружьем в руках.
– Порождение Люцифера! – прорычал он, выплевывая слова.
Ружье ходило из стороны в сторону. Безликий за моей спиной попятился, оценив опасность.
– Слава Британии! Смерть врагам короны!
Майор щелкнул спусковым крючком, но выстрела не последовало – видимо, в либераторе «кили» оставалось совсем немного воды. Безликий прибавил ходу, скрываясь в подворотне.
– Боже, храни королеву, – прокричал Майор, заглядывая в дуло. – Дай ей ратных побед. Ты! – Он ткнул пальцем в мою сторону. – Ты изменник, предавший людей! Вы все, все, перешли на сторону врага.
Я помню, как здесь гуляло эхо далеких выстрелов, когда Майор объявил о том, что хочет уничтожить аборигенов. Тогда прибывшие вместе с нами драгуны еще были людьми. Аборигены почти не сражались. Только загнанные в угол жители земли порой безрассудно кидались в бой, и пули эфирных ружей пробивали их толстую кожу. Дети воздуха погибали легко, как мотыльки. Аборигены просто перестали приходить в город. Зона отчуждения ширилась, но изменения не прекращались.
Прежде чем изменение коснулось Майора, он отправил запрос в Метрополию с просьбой прислать армию для полной зачистки территории. Но Дракон проснулся, и помощь оказалась невозможной.
Шлем с разбитым монокуляром полностью скрывал лицо Майора. Майор никогда его не снимал, и все уже забыли, как он выглядит. Как и забыли его имя. Погнутые пластины на груди Майора носили следы былых сражений, перчатки были прикручены к металлическим нарукавникам проволокой, один сапог изорван и лишен подошвы, поэтому при ходьбе Майор издавал цокот когтей. Из-под доспехов на землю спускался толстый крысиный хвост – то отличие, которое стразу бросается в глаза при взгляде на жителей земли.
Обычно измененные мало что помнят из своей старой жизни, но некоторые из них упрямо цепляются за прошлое и противятся зову, оставаясь в городе.
– Счастья и славы, и долгого царствования над нами, Боже, храни Королеву, – сказал Майор.
– Ты когда-нибудь кого-нибудь пристрелишь, – покачал я головой.
Майор посмотрел на меня сквозь разбитый монокуляр так, будто впервые увидел.
– Слава королеве, – сказал он и поковылял следом за Безликим, царапая по мостовой когтями и волоча за собой хвост.
Я хмыкнул и отправился к маяку. Сегодня дул северный ветер, со стороны холмов, поэтому я мог надеяться, что вновь увижу свою Жюли.
Океан бушевал. Волны бились о скалистый берег, поднимая тучи брызг. Над водой кричали чайки. Здесь почти не бывает тихо – отголоски Дракона дают о себе знать, влияя на погоду. На берегу одиноким стражником возвышался мой маяк. Его открытая дверь скрипела под порывами ветра. Я постоял, прислушиваясь к шепоту холодного бриза, затем повернулся к Безликому, который, словно призрак, вновь появился за моей спиной.