Шепот ночи
Шрифт:
Однако сознание и совесть нельзя заглушить навсегда, поэтому, когда солнечный свет начал струиться через многочисленные окна, Думитру окончательно проснулся и неохотно сел.
Алсиона не повернулась. Она лежала, заняв три четверти кровати с обычным эгоизмом человека, привыкшего спать в одиночестве. Даже во сне она была олицетворением противоречий: черные волосы на белых простынях подчеркивали фарфоровый цвет лица, столь безупречный, что она казалась нереальной, это поразительно контрастировало с ее позой, более подходящей неловкой девчонке-сорванцу двенадцати лет, а не взрослой красавице.
Более рафинированная женщина оказалась бы леди и в постели: не скованной, но в то же время бесстрастной и молчаливой, созданной для более изысканных радостей, чем телесные удовольствия. Алсиона же реагировала с удивлением, остроумием и тревожащей уязвимостью – такая комбинация не могла привидеться Думитру в самых горячих мечтах. Это обезоруживало и в то же время соблазняло. Он прислушивался в темноте к ее легкому дыханию, когда она спала сном праведника, и ничего так не хотел, как всю ночь держать ее в объятиях.
Что он и сделал.
Теперь, при проясняющемся свете утра, беспокойство снова вернулось к Думитру. Все его опасения развеялись: новоиспеченная жена отнюдь не старая, безобразная, глупая, с дурным характером особа, как не раз виделось ему в ночных кошмарах, когда он обдумывал свой план. Но их положение оставалось сложным: двум людям, все еще чужим друг другу, придется научиться жить в браке, не зная друг о друге банальных подробностей, что обычно облегчает существование самым неподходящим парам.
Даже совершенному человеку в такой ситуации было бы трудно, а Думитру знал, что он далеко не без недостатков. Взглянув на дремлющую жену, Думитру не мог отделаться от чувства, что им, возможно, будет нетрудно прийти к соглашению.
Последний раз взглянув на Алси, он осторожно выскользнул из кровати, стараясь не потревожить жену. Накинув халат, он собрал свою одежду и вышел в гостиную, тихо закрыв за собой дверь.
Как Думитру и ожидал, камердинер терпеливо ждал его, сидя у двери, чтобы исполнить запоздавшие утренние обязанности. Как и кулинарные книги, Гийом был вывезен из Франции. Он служил Думитру в Париже, исполняя все домашние обязанности, с которыми не справлялись горничная и повариха, и когда после смерти отца Думитру вернулся в Валахию, слуга предпочел поехать с ним и служил исключительно хозяину. Это было одновременно и повышение, и ссылка, но камердинер лишь небрежно пожимал плечами всякий раз, когда Думитру пытался выяснить причины его решения.
Гийом решительно отказался учить какой-либо язык и смотрел на окружение хозяина с тем же чувством превосходства, как и на рю Шене, словно был самым знаменитым членом большого хозяйства, а не одним изнескольких слуг, которые присматривали и за полями, и за конюшнями, и за домом.
В это утро Гийом ждал не один. Думитру узнал сидевшую в дальнем углу горничную Алсионы. Пухлая блондинка не старше двадцати лет устроилась как можно дальше от Гийома, насколько это возможно, если не двигать мебель. Никто не заметил появления хозяина.
– Бонжур, – приветствовал их Думитру.
Оба вздрогнули. Гийом вскочил на ноги, пытаясь прикрыть свое удивление почти воинственным рвением и исполнительностью.
– Месье, – официально поклонился
– Я решил умыться в другом месте, чтобы не тревожить жену, – самым сухим тоном объявил Думитру.
Глаза горничной вспыхнули, когда он заговорил по-французски с парижским выговором. С Гийомом ее объединял не только род занятий, но и национальность. Разумеется, женщина с богатством Алсионы предпочитает все самое лучшее, от вееров до лошадей и слуг.
– Извините, – по-французски пробормотала служанка.
Поднявшись, она сделала изящный реверанс под стать поклону Гийома и проскользнула в спальню к хозяйке, тщательно закрыв за собой дверь. В ее преувеличенной робости сквозило одобрение внимательного отношения Думитру к спящей жене. Он ответил кривой улыбкой. По крайней мере, ему не придется бороться со злыми наговорами, которые горничная станет нашептывать хозяйке.
Гийом отправился вниз приказать, чтобы хозяину принесли горячую воду. Только зимой огонь бушевал в большом камине, сейчас ближайший источник горячей воды был в кухне.
Ожидая камердинера, Думитру окинул гостиную свежим взглядом, задумавшись, какой видит комнату избалованная богатая англичанка. В замке Северинор даже в хозяйских покоях было мало комфорта. Апартаменты Алсионы в Лондоне наверняка согревала небольшая печь или камин с мудро сконструированным дымоходом, а не очаг трехсотлетней давности, от которого дым валил в комнату, где от постоянных проветриваний становилось только холоднее. Она привыкла к стенам, обтянутым шелком или оклеенным китайскими обоями, а здесь холодные камни покрывала лишь побеленная штукатурка. Мебель в гостиной потертая и разрозненная – осколки жизни обедневшей благородной фамилии. Трудно представить, насколько это далеко от привычек дочери богатого промышленника. Если все останется в прежнем состоянии, это станет для нее предметом постоянного недовольства.
«Но почему?» – вдруг подумал Думитру. Ее приданого более чем достаточно. Он может позволить себе потратить малую часть на обновление их жилища и в первый раз, с тех пор как покинул Париж, порадуется зимой теплу. Думитру улыбнулся собственной щедрости. Он не сомневался, что Алси будет очень благодарна за усовершенствования в доме.
Утреннее солнце защекотало Алси веки и разбудило, окрасив все вокруг розовым цветом. Одна! Холодные простыни вызывали подозрение. Это открытие разочаровало, встревожило и вместе с тем принесло облегчение. Потерев лицо руками, она села, машинально осмотревшись, и распахнула глаза от ошеломляющей красоты.
На внешней стене замка полдюжины стрельчатых готических окон, словно рама роскошной картины, обрамляли восхитительный вид. Насколько хватало глаз, в голубой купол неба вонзались горы, поднимаясь шеренгами, будто каменная армия. Ниже исхлестанных ветром вершин горы были одеты в темную зелень сосен и елей, в долинах светлели лиственные леса. Тропа от ворот замка вела вниз к кучке коттеджей, прилепившихся у основания горы. Лоскутное одеяло хлебных полей покрывало раскинувшуюся за ними пологую долину. Вдали виднелось стадо овец, походивших на маленькие, привязанные к земле тучки, иногда исчезавшие за горным кряжем.