Шепот ночи
Шрифт:
– Конечно, – ответила Айгуль. – Но чтобы освободить такого человека, как ваш муж, понадобится много денег, чтобы подкупить высокопоставленного чиновника.
Алси помолчала.
– Но если я не могу освободить его… я могу что-то для него сделать?
– Эго зависит оттого, что именно, – сказала служанка так, словно это само собой разумелось. – Много денег не понадобится, поскольку заплатить нужно только надзирателю. Легче всего послать еду. О ружье нечего говорить, поскольку первым узник застрелит тюремщика.
– А нож? – с колотящимся сердцем спросила Алси, сознавая, какой выход предлагает. – Маленький. С которым сбежать невозможно.
Айгуль,
– Да. Для этого высокие связи не понадобятся. В свое время я знала тут почти всех тюремщиков, кто-то из них, наверное, и сейчас здесь работает.
– Сегодня вечером, – торопила Алси. Раньше чем с Думитру случится что-то ужасное.
– Если будет на то воля Всевышнего, то я до заката пошлю хороший ужин и нож, – поклялась Айгуль.
Порывшись в быстро тающих запасах денег, Алси отдала Айгуль требуемую сумму. У Алси не было способа проследить за тем, чтобы ее не обманули. Но что еще она могла сделать? Только доверять. Сейчас она была единственной надеждой Думитру, и она сделает – должна сделать! – все, что в ее силах. Если она не способна спасти его в буквальном смысле этого слова, то, по крайней мере, может дать ему освобождение другого рода, хотя у нее душа разрывалась от такого выбора.
Алси и Айгуль успели договориться, когда в дверь постучали и вошла какая-то женщина. Поговорив с Айгуль – Алси ни слова не поняла из их разговора, – женщина исчезла так же быстро, как появилась.
– Что случилось? – со страхом спросила Алси.
– Похоже, сегодня вас ждет великая честь, – ответила Айгуль, разрываясь между удивлением и благоговейным трепетом. – Султан желает видеть вас в тронном зале.
У Алси неистово застучало сердце. Это шанс, возможно, ее единственный шанс. И если она сможет что-то сделать, то будет к этому готова.
Должна быть готова.
Думитру смотрел в темноту, стараясь не обращать внимания на зловонный смрад разлагающейся пищи и экскрементов. Если он позволит себе думать об османской тюрьме, то в его ушах тут же зазвенят душераздирающие стоны и крики. В камере было тихо, камень поглощал все звуки, только едва слышно падали капли воды, да что-то изредка шуршало: то ли где-то человек прошел, то ли мышь пробежала. Оглушительная тишина путала, пожалуй, больше, чем самые ужасные звуки.
Думитру не успел рассмотреть темницу в свете лампы тюремщика, когда его бесцеремонно втолкнули внутрь. Пройдясь на ощупь вдоль стен, Думитру понял, что камера с отхожим ведром в углу не больше пяти квадратных метров, а потолок такой низкий, что невозможно выпрямиться во весь рост. Перед дверью стражники обыскали его на предмет оружия – и ценностей, подумал Думитру, – и, не потрудившись снять кандалы, заперли. Он сидел в углу, глядя на дверь, зажав между колен скованные руки.
Думитру думал о пути, приведшем его сюда. Этот путь начался много лег назад с решения использовать в собственных целях иностранных дипломатов, настойчиво добивавшихся его лояльности. Было так естественно скармливать одним информацию разной степени достоверности, которую сообщали другие. И еще более естественно брать за это деньги. Отсюда всего лишь шаг до того, чтобы нанять в Оршове человека, который начал копировать письма Бенедека. Еще шаг, и сеть информаторов Думитру распространилась по всем европейским странам, на которые предъявляла права Османская империя.
Но больше всего он думал об Алси – о ее незаурядном, живом уме, ее настойчивости, любви, страсти. Эту женщину за всю жизнь не понять, как не разложить
Но это не важно. Теперь все потеряло значение. Все кончено. Все, что когда-то было в его жизни, что имело для него значение, ушло. Сидя в темноте и ожидая начала конца, Думитру понял, как был глуп, как труслив, что не покончил с собой раньше. Теперь лучше забыть Северинор. Забыть Алси. Милую, упрямую, прекрасную Алси, которая, несмотря на свое обещание, придумывает сейчас какой-нибудь бесплодный план. Теперь нет места радостным воспоминаниям. От них будет только хуже.
И все-таки даже в безнадежной черноте эхо последних дней и ночей, что они провели вместе, воспоминания о последних часах, минутах, секундах мягким шелком окутывали его, изолируя от грубых влажных стен, увлекая в сладкий сон. Ему грезились воспоминания об их шепоте в ночи.
Алси стояла перед громадной двустворчатой дверью, огромным напряжением воли заставляя себя не дрожать. От страха ее охватила слабость, к горлу подкатила дурнота, но она не дрогнет. Нет, потому что нужна Думитру.
Она была одета как для европейского официального обеда – в платье, сшитое по французской моде. Его мерцающий зеленый шелк казался ей смутно знакомым, пока она не сообразила, что он сошел с ткацких станков ее отца. Это самая лучшая и самая дорогая ткань из всего, что выпускал отец. Много сил и средств потратил он, чтобы добиться такого удивительного цвета. Алси чуть успокоилась, словно почувствовав поддержку родного ей мира, но этого было слишком мало, чтобы у нее не подгибались колени.
Алси знала, что у нее есть причины бояться и помимо родственных отношений с Думитру. Служанки – или рабыни, – одевавшие ее, настаивали на том, чтобы она закрыла лицо и закуталась в шаль, как это делают турчанки.
– Я англичанка, – снова и снова повторяла Алси.
Она иностранка, не мятежница и не подданная султана. Алси понимала, что важно привлечь внимание даже платьем, но теперь задавалась вопросом, не была ли ее настойчивость безрассудством. Что, если она рассердит или оскорбит султана?
Наконец двери распахнулись.
– Можете приблизиться, княгиня Константинеску, графиня Северинор, – по-английски произнес далекий голос.
Она шагнула вперед, оглянувшись на евнуха, который проводил ее к дверям. Он не шелохнулся, и Алси, сделав глубокий вдох, вошла в зал.
Она увидела мужчину, стоявшего у возвышения. Его мощный голос разносился под сводами громадного помещения.
– Приблизьтесь, княгиня Константинеску, графиня Северинор. Его величество султан Махмуд Второй, тридцатый владыка Османской династии, султан славных султанов, император могущественных императоров, прибежище справедливости и тень Аллаха на земле, покровитель святых городов Мекки, Медины и Иерусалима, государь трех великих городов – Константинополя, Адрианополя и Бурсы…
Титул все длился и длился, а Алси, подняв голову, медленно шла к центру зала, потерявшись в море пространства и звука. Высокий потолок, расписанный сказочными узорами, парил над ней. Арки, соединявшие колонны, украшены тонким каменным кружевом и инкрустированы полудрагоценными камнями. Все великолепие отделки было подчинено одной цели – направить взгляд в одну точку. Туда, где на возвышении под балдахином стоял диван. На нем восседал человек в роскошных одеждах и высоком белом тюрбане, украшенном тремя павлиньими перьями. Вокруг выстроились многочисленные придворные и слуги.