Шепот шума
Шрифт:
– Куда ты поедешь на ночь глядя, - сказала она.
И в конце концов он даже лег с ней спать.
– Пусть это будет в последний раз, - сказала Василькиса.
И это было. Это даже было в последний раз два раза подряд. И уже глубокой ночью Василькиса почувствовала, что кто-то ходит по дому. И чтобы не будить Н.-В., она тихо встала и вышла посмотреть, кто там, и в коридоре она увидела своего ученика, который утонул прошлым летом.
– Кого ты здесь ищешь?
– сказала она и почему-то не испугалась.
– Тебя, - сказал он.
И этот мальчик, еще совсем подросток, обнял ее с такой страстью, так сильно он к ней прижался, он так безумно стал ее целовать, что она совсем не сопротивлялась его ласкам, она только сказала: "Ты же утонул!" Но больше ничего он ей не дал сказать. Он целовался, почти не разжимая своих губ, просто
– Я тебя буду любить, - сказал он, - я умею.
И он неумело, как умел, любил ее. И он был немножко ниже ее, и он обнимал ее за шею, и он попадал, только когда повисал у нее на шее, а она поддерживала его за ноги, как будто он был девочкой, а она мужчиной. И обоим это очень нравилось. И она боялась только одного: что Н.-В. может проснуться и выйти на шум. Но этого не произошло.
– Я завтра приду, - сказал мальчик уже под утро, - прийти?
И она сказала: "Приходи".
А утром Василькиса крепко спала, и Н.-В. проснулся первый, и незаметно уехал, чтобы Василькиса не заметила его и не удержала. Он уехал один. Она осталась одна.
Н.-В. позвонил Снандулии, но телефон не ответил. Это было очень раннее утро. Так рано она никуда не могла уйти. И он поехал к ней. И он стал звонить в дверь. Но и дверь ему никто не открыл. Тогда он вспомнил, что у него же есть ключ. За этот последний год он им вообще ни разу не воспользовался. Всегда получалось так, что он приходил к Снандулии и она всегда была. То есть он сначала звонил по телефону, договаривался, а потом приходил. И он подумал, что вот, если бы не этот разговор, он и сейчас бы не поехал без телефонного звонка. Н.-В. вошел в квартиру, и никого в квартире не было. Соседская комната была открыта. Она была абсолютно пустая. И комната Снандулии была открыта. И когда он вошел в нее, то сразу понял, что она не только что ушла, а что ушла еще вчера. Это сразу чувствуется, если человек только что ушел - вещи в комнате как бы все еще находятся в некотором движении и волнении. Но никакого движения, никакого волнения в комнате не было. Все в полном порядке, не было даже легкого беспорядка. Но где же Снандулия? В холодильнике Н.-В. нашел яйца, сыр, суп и почему-то полбутылки водки.
И уже допивая ее, когда время близилось к супу, про который он сразу решил, что он вчерашний, Н.-В. подумал, что это не он бросил Снандулию, а она его бросила. И не он перед ней виноват, а она перед ним. Ведь это она, когда все еще было возможно, не хотела, чтобы они все время жили вместе, и он жил то у нее, то у отца. "Она никогда до конца меня не любила", - подумал он. И еще он подумал, что очень любит эту комнату, и что почти ничего не изменилось в обстановке за десять лет, с тех пор как он впервые сюда пришел с очень красивой девушкой, про которую он сразу подумал, что она будет его женой. И так все и было. И теперь Снандулии не было. И еще он подумал, что все, что он хотел сказать ей о Вере, вот в эту минуту он бы не сказал ей. Но и говорить было некому - ее не было.
И ему стало просто интересно, до какого момента можно верить обману. Потому что, как это ни странно, такие противоположные вещи, как "вера" и "обман", постоянно находятся в сочетании друг с другом, потому что обманываешь только тогда, когда тебе верят. То есть в самом обмане уже заключена вера.
И чем сильнее может быть вера, тем страшнее может быть обман. А обман без веры - это просто вранье. И Н.-В. подумал, что он не обманывал Снандулию. Она ни о чем не спрашивала, и он ничего не говорил. И он вспомнил, как она его один раз обманула. У нее был роман, и он стал допытываться с кем. "Ты его не знаешь", - сказала она. "Все равно скажи", - настаивал он. И она сказала. Оказалось, что он его знал. Не близко, но встречал. И он уже успел поверить, и тут она сказала: "Я тебя обманула, ничего не было". И тогда он поверил в то, что она обманула. Это было первый раз в жизни, и он понял, что это такое поверить обману. То есть это когда обманываешь, а потом обманываешь, что обманываешь.
Н.-В. съел суп и захотел спать. Это был хороший суп, там было много овощей и грибов, и грибы росли почти вдоль тропинки, даже не надо было никуда удаляться в лес, чтобы найти их. И на тенистой полянке сидели три волчонка с такими умными глазами, какие бывают чаще у животных, чем у людей, даже чаще бывают у собак. И Н.-В. лег между волчатами, которые
И он почувствовал, что он на земле один. Совсем. А люди, которые ходят, даже толпы народу, - это совсем не люди. И не потому, что они слишком плохие для него, низкие, или слишком хорошие, а потому, что их просто нет. Но как же нет, когда их видно и слышно? А так, по-настоящему нет, и все; то есть по-ненастоящему есть, а по-настоящему нет; они видны только как электричество, которое видно, только когда горит свет, а так его не видно. А по-настоящему есть только он, Н.-В. И то, на чем он стоит, и то, под чем он стоит, и то, что может висеть, стоять, летать, - это все есть, а все, что может думать, - этого нет. Только он один может думать, и все это он придумал. И все, что он не успел додумать, - это уродливо, поэтому есть некрасивые растения, животные, люди (как обман зрения). И среди этих волчат вдруг страшным показался ему один вопрос, на который он не знал ответа, что вот если все - все вокруг - придумал он сам, то кто же его тогда придумал?
И вот, что после этого было. У него страшно заболел живот, это была не острая боль, а такие схватки - то схватит, то отпустит, и он стал вспоминать, что где-то он про это слышал, но никак не мог вспомнить, и тут он потерял все силы и почувствовал, что у него внутри, по его кишкам, в какой-то розовой жидкости что-то движется, и его стало мутить. И тогда он встал на четвереньки, потому что это оказалась самая удобная, безболезненная поза, и тогда он почувствовал, что он рожает, хотя этого быть не могло, но это было, то есть, бешено устремляясь к прямой кишке, по его кишкам движется существо и в поисках выхода устремляется к прямой кишке в поисках света, и ему страшно захотелось увидеть это существо, и, когда оно выскочило из него, оно полетело в бездну, потому что оказалось, что, стоя на четвереньках, он стоит над бездной, и все его выгнутое туловище и голова - над бездной, только руки и ноги опираются на что-то твердое. И, родив, он не увидел, кого родил. Но как будто из него вышел тот плод, который никак не мог выйти из Василькисы.
А правда, что живешь временно, а умираешь навсегда? Или живешь навсегда, а умираешь временно? А правда, что нету правды ни во "временно", ни в "навсегда", есть правда только между "временно" и "навсегда".
А правда, когда спишь и видишь сон, то думаешь, что это на самом деле, но, когда сон слишком страшный, ты можешь проснуться, а правда, когда живешь на самом деле и жизнь слишком страшная, то ты можешь заснуть, но уже проснуться не можешь.
И то, что происходит в какой-то миг и запоминается на всю жизнь, - это совсем не то, что происходит в течение жизни и забывается, как один миг.
И Н.-В. включил футбол. Это был такой странный футбол, когда все торчали на одной половине у датчан, но датчане иногда убегали со своей половины и бегали. забивать голы немцам. И датчане забили два, а немцы ни одного. И датчане выиграли, а немцы проиграли. И датчане были счастливы, а немцы несчастны. И когда кончился футбол, то Снандулии тоже не было.
И он ушел от Снандулии в эту ночь, и она так и не узнала, что он с ней хотел расстаться в этот день.
Странно, но жизнь иногда проходит мимо, стороной, а иногда, наоборот - в жизни бывает так много жизни, что с ней не справляешься и бежишь от нее в другую сторону, туда, где кажется, что ее поменьше.
Но Н.-В. бежал туда, где ее побольше, в сторону галереи, туда действительно можно было добежать, даже не надо было ехать. Он так и думал, что Вера там будет. И так и было - она там была. Но он не думал, что там будет кто-то еще. Там еще был покупатель. Последний покупатель - последней картины. И когда Н.-В. пришел, он уже ее купил. И как раз Н.-В. успел к тому моменту, когда этот покупатель уже позвал Веру посмотреть его дом, который он успел купить, "как раз недалеко отсюда". Он, его звали Александр, хорошо разбирался в живописи и хорошо говорил по-русски, он был хороший покупатель, а Вера хорошая художница, а Н.-В. хороший антрепренер. Все втроем они были хорошие. И плохих среди них не было. И они втроем пошли смотреть дом Александра, который любил Россию от всей души, хотя и не родился в России, но он любил русский язык от всей души, и душой он был русский, а телом иностранец. Тело его было не то чтобы очень красивым, но очень большим, а наверху - маленькая головка с очень большим ртом, а внизу - маленькая бородка.