Шепот тьмы
Шрифт:
Она водрузила его на голову.
Во рту был привкус меди. Она задумалась, не умерла ли она.
Время шло. Время стояло на месте. Деревья шептались без конца. Она не знала, сколько прошло часов, прежде чем услышала его.
– В воде было холодно. – Голос доносился со всех сторон. Прямо за ее спиной. Он пробивался сквозь тишину поля. Она повернулась, не вставая, по пояс обхваченная белыми цветами, наполовину погребенная в могиле из лепестков.
А там стоял он. Мальчик, которого она знала. Колтон Прайс, стойкий, как все живые. Отважный. Позади нее снова
– После этого стало еще холоднее, – сказал он. – Я опустился, как камень, на илистое дно, а потом очнулся здесь. В ловушке между мирами. Считаю минуты. Собираю себя по кусочкам.
Темная линия деревьев стояла неподвижно, как скорбящие у могилы. Вода плескалась и журчала. Она видела, как он сглотнул.
– До тебя, – сказал он.
Его черты казались в высшей степени человеческими, но в том, как свет преломлялся вокруг него, было что-то несоответствующее. Что-то мерцало за пределами ее зрения. Его зубы казались слишком острыми, а блеск глаз – черным. Ей казалось, что она должна испугаться, но она была спокойна. Только удовлетворена. Укутанная в асфодели. Охваченная холодом.
Колтон отступил на шаг, и поле цветов дрогнуло под ним.
– Я умолял, – сказал он. – Я полз. Тащился в темноте, пока она не отступила. А потом я открыл глаза, и там была ты. – Его лодыжки были окольцованы белыми цветами. Смех был дыханием ветра в кронах деревьев. Он протянул к ней руку, и в центре его ладони лежал один-единственный плоский камешек. – Ты была вся в разноцветной одежде. Волосы были заплетены в косы.
– Я помню. – Ее зубы звякнули о что-то твердое и круглое, упершееся ей в щеку. Ее голос прозвучал из-за деревьев, а не из груди. Как будто она уже была частью этого странного, неподвижного места.
– Ты оставила мне послание, – сказал он. – Тебе не нужно было. – Его вены проступали сквозь кожу глубокими черными нитями. Снег падал, падал и падал в сияющих ослепительных бликах. – Я всегда буду искать тебя, Делейн. Ничего не могу с собой поделать. Я следую туда, куда ведешь ты.
Теперь он был перед ней. Опускался на колени. Цветы низко склонились, словно перед королем. Он взял ее подбородок в руку и надавил, открывая ей рот. Пенни выскользнул на его ладонь, медный обол сверкнул на свету. Его кулак сомкнулся над монетой, и он наклонился ближе, прижавшись лбом к ее лбу. Она оставалась решительно неподвижной, глотая его дыхание.
– Кто ты? – спросила она, как тогда в лифте, купаясь в темноте цвета крови. Тогда он не ответил ей. На этот раз он улыбнулся.
– Я твой.
Его зубы заострились. Никогда еще он не был так похож на себя, как в этот греховно-главный момент.
– Я принесла тебе кое-что, – сказала она.
– Правда?
Она полезла в карман юбки и достала осколок. Бледно-белый, с ровной поверхностью, она зажала его между пальцами, как что-то драгоценное. Деревья зашумели, зашелестели. Земля чувствовала голод.
Позади них продолжалась борьба. Вода плескалась на льду. Он не смотрел. Не смотрел, но в безжизненном коричневом свете его глаз
– В воде маленький мальчик, – сказала она.
– Я знаю. – Его брови сошлись на переносице.
– Это то, что ты оставил?
Он не ответил, и она не ожидала этого. Он всегда был осторожен с частичками себя. Не позволяя им показываться. Ей не нужно было видеть его всего, чтобы понять, что некоторые части были недоступны, их блеск стерся.
Наклонившись вперед, она зачерпнула полную горсть грязи в руку. Еще. Еще одну. Деревья зашумели, ветви согнулись. Колтон наблюдал за ней, не двигаясь, не дыша, плечи склонились, руки на коленях. Он слушал, как вода непрерывно шлепается о берег.
Выкопав в земле достаточную борозду, она аккуратно положила в нее кость. Осторожно она засыпала землю обратно. Погребение мальчика, которого никогда не оплакивали. Для сына, которого никто не помнил. Она рано узнала, что не все потери похожи на смерть. Некоторые потери были тихими. Они не издавали никаких звуков. Они проносились незаметно, их невозможно было оплакать.
Она осторожно похлопала по пахнущей сладостью земле.
Шелест деревьев затих. В воде прекратилось ужасное шевеление. Черная поверхность пруда снова превратилась в стекло, отражая алмазно-белое небо в головокружительном палиндроме. Перед ней в глазах Колтона поплыло что-то теплое и яркое. Подняв руку, он прикоснулся пальцами к лепесткам над ее бровями.
– Ты выглядишь, как королева.
– Может быть, я и есть королева.
Его улыбка стала шире.
– Вставай, Делейн, – сказал он голосом, который успокоил все окружающее. – Пора возвращаться домой.
Делейн проснулась, как обычно, в тишине. Ее разбудили первые лучи солнечного света.
Она проснулась на больничной койке.
Ее родители были рядом: Миа спала беспробудным сном в кресле у окна, Джейс сидел на стуле у узкой кровати, на его брови была надвинута шапочка, а голова покоилась на сложенных руках. Его глаза загорелись, когда он почувствовал, что она зашевелилась. Радость была яркой и безмолвной, его слова не улавливались в потоке. Он поцеловал ее руку, пригладил ее волосы, разбудил мать. Он говорил, жестикулируя, вызывал врачей.
Врачей было бесконечное множество. Взятие крови, анализы и сон, так много сна, медикаментозного, тяжелого и неизбежного. Ладони ее рук были обожжены, как будто она сунула их в огонь. Она ударилась головой о прохладный бетон Святилища и получила сотрясение мозга. Ее рука была сломана в трех разных местах. Одна сторона ее лица была в царапинах. Врачи сказали, что ее как будто протащили большое расстояние.
Ричард Уайтхолл, как ей сказали, был мертв.
Экспериментальная программа Годбоула была закрыта в ожидании расследования, а студентов отправили в академический отпуск до тех пор, пока не появится возможность перераспределения. Больше она ничего не знала. Дни шли и шли, шли и шли, а она мечтала, мечтала и мечтала. О маленьком замерзшем пруде, о темноглазом принце, о короне из асфоделей.