Шепоты старой усадьбы

Малинина Маргарита

Галина Викторовна была, увы, из первой категории.

– Ты что, деточка? – вздрогнула она всем телом. – Если бы не слухи о призраке, я бы, может, и решила, что это вор какой забрался. Или сотрудник припозднился – у них это бывает. Только вот я всех отмечаю. Поздних, имею в виду. Мне же знать надо, когда закрывать здание. Но в два часа ночи, поверь, никто на работе не задерживается, даже самые рьяные.

– А как же кафе в подвале? Оно разве не круглосуточное?

– Нет. Свадьбы гуляют, в основном, по субботам. Если в другие дни, то не допоздна. Да и по субботам не позже часа ночи уходят.

– Ясно.

Значит, вы решили, что это призрак.

В моем тоне напуганная вахтерша отчего-то прочитала нотки иронии (они, возможно, и присутствовали, но в таком малом количестве, что заметить их было невозможно; видимо, женщина просто мнительна) и немного обиделась.

– Доченька, я понимаю, что вы, люди науки, во все сверхъестественное не верите – не положено вам, у вас склад ума другой, но мы, люди простые, верим своим ушам, глазам и тому, о чем деревенские еще в пору молодости у костра рассказывали. Я, знаешь ли, таких историй наслышалась, что… ох! – махнула она рукой. – Жаль, что не писательница.

– Я еще не сказала, что не верю, – строго ответила я. – Тем более что вы пока мне ничего толком и не поведали.

– Ах да… – Она опомнилась, но, вместо того чтобы продолжить, потянулась к своей кружке. Запить страх? Или оттянуть начало повествования? – Так вот, раньше если и были шаги, – отпив, продолжила она, – то только на верхних этажах, туда-сюда походят да успокоятся. А минувшей ночью… – Сударышеву всю передернуло, словно она была затвором пистолета. Или гармошкой, которую разжали и сжали для получения первых аккордов задорной мелодии. – Я услышала, как оно начало спускаться. Впервые.

– В смысле, по лестнице? – уточнила я. – По какой?

– Она здесь одна, – кивнула женщина в нужную сторону. Напротив окон на другом конце холла был широкий проход в коридор. А там, видимо, и лестница. – Я напряглась вся. Думаю, чудится мне или правда кто-то ходит? Но ведь уже третьи сутки дворец закрыт, значит, не сотрудники. Кафе теперь тоже не работает, да у них и вход отдельный, как я уже сказала, с нашей лестницей никак не соприкасается. Куда звонить? В психушку, чтобы меня забрали, или в милицию? Крикнула: «Кто здесь?» Никто не ответил. Я вооружилась ножницами и выглянула в коридор. Шаги замерли на лестнице, а сюда никто не выходит. Думаю, что делать? Вернулась на пост. Взяла трубку, приготовилась звонить. Замерла, стою. Жду. Ничего не происходит. Ну, я трубку-то и положила. Решила – показалось мне.

– А дальше что?

– Дальше я села, кроссворд взяла и ручку. И в этот момент оно опять пошло! Причем на первом этаже. По коридору. В сторону холла, где я и находилась. В ту минуту у меня, что называется, волосы на голове зашевелились. Я почему-то подумала о том, какое верное это выражение. Аня, у тебя было так когда-нибудь? Ощущение, будто луковицы пляшут?

– Нет, – покачала я головой, с трудом сдерживая улыбку. – Но у меня в редких случаях пляшут мурашки. На коже.

– Ну это тоже, – махнула она рукой. – Это я даже не учитываю. А тут просто ужас обуял меня какой-то. Я попыталась встать – и не могу. Ноги приросли к полу, а туловище – к стулу. Сижу и слушаю, как Он приближается. В какой-то момент глаза наткнулись на ключи, лежащие на столе. Пять замков! Пять! Но, думаю, авось успею?

Да еще и третий барахлит… Дверь поднимать надо…

– Да-да, я помню.

– Вот. И я смотрю на ключи, и в голове забилось: «Спасение!» И вот когда это слово разлилось по мне изнутри, я ощутила, что руки-ноги стали двигаться. Вот.

Я не стала пенять женщине на трижды сказанное безынформативное «вот» и постоянные прерывания речи. Я понимала, что ей тяжело давался этот рассказ. Возможно, слушать со стороны такие небылицы смешно, но кто знает, как бы отреагировала я сама, очутившись в подобной ситуации. Это мне сейчас кажется, что я побежала бы проверять, кто имеет наглость шастать по вверенной мне территории, а заметив кого-то, имеющего физическую оболочку и размер, превышающий кота, кинулась бы звонить по 02. Но кто знает, как оно было бы на самом деле?

Галина Викторовна снова отпила остывшего чая. Два глотка, не больше. И тут же вернулась к теме разговора:

– Я резко схватила ключи со стола и побежала к выходу. В голове было только: «Успею или не успею открыть?» Но вот последний замок поддался, я дернула ручку на себя, и тут черт дернул меня глянуть в зеркало. С того места, где я стояла, как раз отражается проход из коридора в холл. И я увидела его! Призрак! Одетый во что-то длинное и черное, на голове старомодная шляпа, глаза горят. И сам он будто светится…

– Вы хорошо его разглядели?

– Да где ж тут разглядишь? Я вне себя от ужаса была. Вылетела на улицу прям в пижаме и накинутом сверху халате – как была. И осталась ночевать на лавочке.

– Ясно. Усы были у него?

– Что? – на миг застыла вахтерша. Как будто в разгаре обсуждения рецепта котлет по-киевски я ни с того ни с сего заговорила о постмодернизме в творчестве Фаулза. – Не помню… Вроде были. Да! Кажется, были.

Я полезла в сумочку и достала распечатанное с Интернета изображение.

– Он?

Дамочка сперва удивленно смотрела мне в лицо, словно ожидала признания в том, что я фокусник, и последующего за этим доставания кролика из шляпы, но быстро пришла в себя и взяла в руки лист бумаги.

– Похож. Кто это, Аня?

– Матвей Дмитриев-Мамонов. Один из последних владельцев усадьбы.

– А разве не Голицыны здесь жили?

Кивнув, я пояснила:

– После того как Мамонов, ложно обвиненный в безумии, скончался, имение перешло к Сергею Голицыну.

– Сергею? Мне местные рассказывали о Борисе.

Снова кивнув, я кинулась примерять на себя преподавательскую деятельность.

– Борис Голицын купил имение в конце семнадцатого века. Это тот самый, что воспитывал юного Петра Первого, видимо, о нем вам и рассказывали. Именно по его приказу в 1690 году началось строительство церкви Знамения Пресвятой Богородицы, которую мы имеем удовольствие наблюдать и сейчас. А дворец был построен только при его внуке. Затем имение много раз переходило из рук в руки: после Голицыных им владели Потемкины, затем сама Екатерина Вторая, после – ее фаворит Александр Дмитриев-Мамонов. Матвей – его сын. Уже после его смерти усадьба перешла снова к Голицыным. Сергей Голицын был действительным тайным советником первого класса при царе. Он был чрезвычайно богат и владел одновременно несколькими усадьбами. Успел сбежать за границу до революции.