Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы
Шрифт:
Трапезный стол ломился от редкостных яств, рекой лились изысканные вина; вышколенные слуги-рабы, словно заботливые пчелы, роились вокруг гостей. Били фонтаны, пылали факельницы, курились дорогие благовония. Музыканты, танцовщицы, силачи, акробаты, ряженые наперебой веселили и развлекали гостей. Однако многие приглашенные, конечно ничего не высказывая вслух, недоумевали: к чему такое неуместное транжирство, к чему вся эта неслыханная щедрость и роскошь в то время, когда страна оказалась на краю пропасти?! Быть может, Тхарихиб наконец окончательно повредился умом? Или он что-то знает? Может статься, уже получены сведения, что авидроны разбиты или отступили?
Взволнованные и тщательно скрывающие свои чувства сотрапезники
Тхарихиб много ел и пил, заставляя других есть и пить еще больше, часто и невпопад шутил, вынуждая хмурых озабоченных гостей громко хохотать, и сам неестественно смеялся. Однако, когда слуги вынесли из залы первых двух гостей, оказавшихся наименее опытными в искусстве застолья, когда другие гости изрядно захмелели, Тхарихиб, опустошив уже немало кубков, раскрасневшийся, скинувший с себя часть одежд, в сдвинутой на затылок золоченой остроконечной шапочке, услышал случайно произнесенное имя своего брата и неожиданно для всех выплеснул наружу накопившуюся горечь.
– Это он всё затеял, братец мой ненаглядный! – кричал интол. – Это он погубил Иргаму, чтоб его сожрали гаронны! Если б не Хавруш, сейчас бы бражничали в Грономфе на пиру у Алеклии! А теперь что?! Позор и гибель! Не только моя! Вы все, бесполезные ленивые мерзавцы, сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! О, если б отец знал, что так будет, он бы задушил этого выродка в колыбели!
Приближенные интола в страхе спрятали глаза, пригнулись. Даже Берсекус открыл от удивления рот. Тхарихиб до того разгорячился, что у него вздулись вены на лбу и на висках. Он в ярости швырнул в гостей свой серебряный жезл власти и продолжил свою гневную тираду с такой необыкновенной пылкостью, какой еще никогда не выказывал. Лишь чуть погодя он закашлялся, опомнился, устыдился своих слов и даже начал оправдываться, безжалостно кусая губы.
– Где эта лживая блудница Хидра? – спросил он чуть погодя. – Скажите ей, чтобы явилась сюда слушать Берсекуса!
Слуги убежали. Покои интольи Иргамы находились в другом конце Солнечного дворца, и добраться туда было не просто, однако ответ не заставил себя ждать. Хидра сообщала, что сын Тхарихиба и наследник всех его дел Нэтус болен, что у него лихорадка, что она находится в его покоях и не отойдет от него ни на шаг, пока юный интол не поправится.
– Ну, что ж поделаешь, – пожал плечами уже успокоившийся Тхарихиб и небрежно кивнул Берсекусу. Второй Пророк незамедлительно поднялся, наполнил до отказа грудь воздухом и громко и заливисто засвистел. Его трель была изумительна – чиста, глубока… Правитель наслаждался чарующими звуками грустной мелодии и даже прослезился.
Была уже поздняя ночь, когда Тхарихиб, Берсекус и два десятка особо приближенных сановников спустились в один из самых глубоких подвалов Солнечного дворца, который представлял собой нечто среднее между купальнями, темницей, трапезной залой и пыточной. Там их поджидали распорядители, рабы, палачи, танцовщицы, женщины из акелин, кулачные бойцы, уродцы, старухи – каждый в одежде, соответствующей его роли в предстоящем представлении. Многие из них были и вовсе раздеты или оставили на теле только украшения, совершенно не скрывающие того, что не принято выставлять напоказ. В узких клетках, сооруженных в дальних углах, в ужасающей тесноте томились красивые беловолосые девушки в голубых коротких туниках и хорошо сложенные юноши и с трепетом наблюдали за недвусмысленными приготовлениями.
Тхарихиб и его сопровождение опять уселись за трапезный стол. Слуги наполнили кубки жаркими напитками, и вскоре грубый мужской гогот наполнил гулкое пространство. Теперь ни интол, ни другие знатные мужчины не считали нужным сдерживаться: говорили
Вскоре Берсекус, поощряемый Тхарихибом, вскочил на стол и под всеобщее ликование опустошил свой пузырь, забрызгав блюда и нескольких знатных вельмож. То был некий сигнал: иргамы повскакивали с мест и ринулись в рукопашную.
Постепенно в свалку, приказом, угрозой или силой, были втянуты все присутствующие, включая стражников, стоящих у дверей, танцовщиц, кулачных бойцов и даже уродцев. В бассейне, заполненном горячей водой, теперь барахтались десятки перепутанных тел. В клубах поднимающегося пара мелькали перекошенные страстью одутловатые лица иргамовских мужей, их рыхлые стареющие чресла, обнаженные тела женщин, отвратительные в своей наготе туловища уродцев и старух.
Тхарихиб некоторое время не без удовольствия наблюдал за этим безумством, а потом выбрал из клетки самую красивую юную девушку, подвел ее к трапезному столу, бросил на него и разорвал в клочья тунику на ее теле. Девушка находилась в полуобморочном состоянии и почти не сопротивлялась, однако интол, после нескольких несостоятельных попыток, быстро к ней охладел и беспомощно оглянулся. Берсекус уже успел насладиться податливой танцовщицей и светловолосым, трясущимся от страха юношей, почти мальчиком. Однако не зря Тхарихиб называл его «неутомимым плугарем» – владельцем «необыкновенного плуга, способного вспахать любое поле». Знающий о пристрастиях своего повелителя всё и видя, что ему нужна помощь, Второй Пророк немедля подскочил к правителю и крепко ухватил его сзади за бедра… Через некоторое время насытившегося Берсекуса сменил рослый кулачный боец, потом могучий стражник, а после него наместник обширных иргамовских территорий, и вскоре Тхарихиб ожил и вновь распростерся над выбранной им обливающейся слезами хрупкой девушкой…
Настало утро, его сменил день, но разбушевавшиеся распутники, казалось, не замечали течения времени. Они то погружались в пучину низменных страстей, то забывались сном, то пили и ели, то опять, стремясь ублажить свою плоть, изобретали всё более и более извращенные наслаждения.
Пролилась первая кровь. Вид ее на некоторое время взбудоражил шатающихся опустошенных мужей. В ход пошли кинжалы и приспособления для пыток. Истошные вопли терзаемых окончательно вернули участников оргии к жизни и наполнили их сердца животной яростью. Помимо нескольких девушек и юношей, они замучили и убили двух воинов, музыканта и танцовщицу.
В самый разгар оргии доверенный слуга принес Тхарихибу срочное голубиное послание. Он медленно прочитал его, шевеля губами, потом швырнул онис на пол и как-то сразу ослаб, тревожно всхлипнул и тяжело оперся о стол. Соратники подняли и развернули свиток. В нем говорилось о том, что иргамовские войска потерпели в сражении с Алеклией сокрушительное поражение и их остатки спешно отступают к Масилумусу.
Верный Берсекус заставил Тхарихиба испить полный кубок хиосского нектара. Интол послушно влил в себя бесценный напиток, потом зарычал, срываясь на визг, выхватил чей-то кинжал и перерезал горло слуге, принесшему дурную весть. Сделал он это неумело и неловко, с ног до головы забрызгался кровью и залил всё вокруг. Однако этого ему показалось мало. Он огляделся и воткнул кинжал в грудь раба-виночерпия.
– Уйми его, Берсекус! – воскликнул отскочивший в сторону наместник. – Ты один имеешь над ним власть, тебя он послушает!
Второй Пророк с сомнением посмотрел на обезумевшего интола. Тот, ослепленный внезапной вспышкой бешенства, затравленно оглядывался по сторонам.
– Вы все сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! – наконец горько выдавил Тхарихиб, и его рука с кинжалом безвольно повисла.
– Остановись, Лучезарный, еще не всё потеряно! – отеческим тоном произнес Берсекус.