Шереметьево
Шрифт:
– Эй, Скорняк! – внезапно раздался звонкий окрик со стороны входа в торговую Зону.
Мутант невольно вздрогнул и обернулся.
На крыше его грузовика, держа на изготовку свой АКСу, стоял Рудик. Его огромные глазищи горели ненавистью.
– Шкурка спира на тебе, говоришь? Ну, так получай за шкурку спира полную цену.
…АКСу автомат капризный. Особенно – при стрельбе очередями. Плюется, стволом дергает, из рук норовит вырваться. Но я давно заметил, что у любого оружия порой появляется замечательный компенсатор отдачи – слепая ненависть того, кто держит в руках это оружие. Тогда и пули ложатся куда нужно, даже если
Скорняк уже разворачивал вслед за головой свое грузное тело, уже длинно стрелял его пулемет, готовый снести свинцовым ливнем маленькую фигурку мутанта с крыши грузовика…
Но Рудик оказался быстрее.
Его АКСу затявкал, словно рассерженный бультерьер, и я увидел, как из затылка Скорняка вместе с кровавыми брызгами вылетел порядочный кусок черепной кости. Вылетел – и повис на лоскуте кожи, словно оторвавшаяся заплатка…
Еще несколько фонтанчиков темной крови брызнули из шеи и плеча Скорняка, прежде, чем он грохнулся на бок. Пулемет отлетел в сторону, но дубину мутант продолжал судорожно сжимать в руке… А еще я видел, как на развороченной морде Скорняка медленно, но верно дрожат края входных отверстий пуль. Дрожат – и стягиваются на глазах. Вот она, воочию – нереальная, неподвластная разуму скорость регенерации… Наверно, не один год ломали головы в лабораториях яйцеголовые ученые, чтобы достичь такого эффекта. И достигли, мать их за ногу…
Я подхватил с соседнего прилавка мачете и шагнул было вперед…
Но Рудик оказался быстрее.
Маленький мутант в американском камуфляже отбросил пустой автомат и песчаной молнией сорвался с крыши грузовика, на ходу выхватывая из чехла нож «Катран», больше похожий на тяжелый меч.
Скорняк, ворочая окровавленной башкой, уже силился подняться с земли, когда Рудик подскочил к нему и с размаху рубанул ножом по груди. Миг – и в его лапке болтается перерубленный надвое шнурок с кусочком окровавленного меха на нем.
– Это тебе за моих братьев! – выкрикнул спир.
Скорняк взревел, приподнялся, вслепую махнул дубиной, но шустрый Рудик успел отскочить в сторону.
А потом Мертвая Зона взяла свое.
Тело Скорняка затряслось в конвульсиях, безумный рев вырвался из его груди – и оборвался на самой высокой ноте. Потому что никакой процесс регенерации не сможет запуститься, если в теле больше нет ни капли крови…
Мумия жуткого мутанта рухнула на землю, и развалилась на две сухие половинки. Одну из них Рудик с ненавистью пнул, и она рассыпалась в пыль.
– Спирры, – прорычал позади меня собакоголовый. – Я думал, что это сказки прро их волшебные шкуррки. Интересно, а почему этот прримат не преврращается в мумию? Он же только что убил, причем убил очень даже крроваво.
– Наверно, потому, что он и есть спир, у которого волшебная шкурка на нем с рождения, – сказал я. – И да, он не примат. Он – человек.
– Хомо? – уточнил собакоголовый.
– Хомо, – подтвердил я. – Сапиенс. Человек разумный.
Рудик тем временем пнул вторую половинку мумии, убедился, что и она рассыпалась, после чего вразвалку направился ко мне. Его слегка трясло от возбуждения, и он никак не мог попасть клинком «Катрана» в ножны. Наконец, он справился, подошел ко мне и проворчал:
– Ну вот,
– Этот героический спирр – твой дрруг? – уточнил собакоголовый.
– Да. Он – мой друг, – твердо сказал я.
Собакоголовый нырнул за прилавок, и тут же вынырнул обратно, держа в лапе два стальных, слегка тронутых ржавчиной прямоугольника с выбитыми на них замысловатыми символами.
– Тогда вот вам обоим каррточки постоянных покупателей, – сказал он. – И да, десять тысяч патрронов обойдутся тебе, хомо, в двадцать золотых. Мы, торжокские марркитанты, своих не обижаем.
Денег у меня не осталось. Совсем. Зато от Мертвой Зоны мы отъехали, затарившись под завязку. Два полных короба по бокам мотоцикла, плюс запас в две тысячи патронов, плюс машинка для снаряжения лент. Для Рудика на рынке нашлись крохотные детские «берцы», которые, одетые на два носка, пришлись впору. Грузовик Скорняка, который принадлежал нам с Рудиком по праву победителей, мы продали тут же, поэтому нам хватило и на припасы, и на СВД. И даже на пятьдесят патронов к ней осталось. По идее, можно было вполне без нее обойтись, оружия нам хватало. Но не смог я пройти мимо. Не смог – и все тут.
– Совсем денег не осталось? – вздохнул Рудик, когда мы подошли к мотоциклу.
– В ноль, – честно ответил я, пристраивая чехол с СВД в мотоциклетную сумку. – Но не боись, до Москвы нам всего этого за глаза хватит.
В глазах спира блеснул огонек.
– А мы, значит, в Москву едем?
– В нее.
– Много я про этот город легенд слышал, всегда мечтал побывать.
– На самом деле, ничего хорошего, – хмыкнул я. – Мутант на мутанте, и все пытаются друг друга сожрать, чтобы выжить.
– Везде так, – пожал плечами Рудик. – Не ты сожрешь, так тебя сожрут. Закон жизни, старый, как мир.
– Ладно, философ, садись в сумку, – сказал я. – Хорошо бы к вечеру до МКАДа добраться. Если мы только что Торжок проехали, то я уж примерно представляю, что дальше. Километров сорок до Твери, а там еще сотня – и Москва.
– За восемь часов полторы сотни километров по пустоши? – усомнился Рудик.
– Попробуем, – сказал я, заводя мотоцикл.
…Шоссе, конечно, было раздолбанным донельзя, но я уже неслабо приноровился к тяжелому мотоциклу. Какие ямы объехать, а какие форсировать, чуть снизив скорость, решал уже интуитивно – и почти не ошибался. Только Рудик кряхтел и тихо матерился, когда его очередной раз встряхивало в сумке. Но терпел, хотя один раз его даже вывернуло. Но ничего, перегнулся через борт, проблевался, и сел обратно. Слегка зеленоватый на морду лица, но вполне себе готовый стойко переносить дальше тяготы и лишения ради путешествия в Москву.
Сорок километров мы проехали за час. Судя по спидометру, мотоцикл вполне мог развить скорость далеко за двести километров в час, но по такой дороге и сорок было за счастье.
Кстати, на шоссе было пустынно, по обеим сторонам от него – тоже. Ничего нового, ничего примечательного. Как и раньше – поля, рощи кривых деревьев, снова поля, заросшие бурьяном и серой травой. Пустошь, как верно заметил Рудик, по другому и не назовешь. Изредка попадались останки придорожных деревень, ржавые остовы машин на обочинах – и всё. Ничего и никого. Что в нашем случае однозначно к лучшему. Чем меньше встреч на дороге, тем спокойнее.