Шерли
Шрифт:
— Бедный мистер Симпсон! — проговорила Шерли про себя. — Оказывается, он не только слаб, но и груб… Ах, как я устала! — прибавила она. — Голова болит…
Она приклонила голову на подушку и незаметно для себя задремала.
Человек, который вошел в комнату четверть часа спустя, увидел, что она спит глубоким сном. После всяких тревог и неприятностей Шерли всегда прибегала к этому природному лекарству, и сон тотчас приходил на ее зов.
Вошедший постоял над нею, потом позвал:
— Мисс Килдар!
Возможно, голос его совпал с каким-то
— Мисс Килдар! — снова послышался голос.
На этот раз он разбудил Шерли. Она открыла глаза и увидела возле себя Луи Мура. Впрочем, не совсем возле — он стоял в двух-трех шагах от нее.
— О мистер Мур, — проговорила она. — Я уж испугалась, что это снова мой дядюшка: мы с ним поссорились.
— Мистер Симпсон мог бы оставить вас в покое, — последовал ответ. Разве он не видит, что вы еще не совсем окрепли?
— Слабенькой я ему не показалась, уверяю вас. Во всяком случае, при нем я не плакала.
— Он говорит, что собирается покинуть Филдхед. Сейчас он дает распоряжения своим домашним. Он заходил в классную комнату и разговаривал тем же тоном, которым, видимо, говорил и с вами. Наверное, он вас замучил…
— Вы с Генри тоже уезжаете?
— Его едва можно понять, но я полагаю, что это относится и к Генри. Впрочем, завтра все может измениться: сейчас он в таком состоянии, что его решимости вряд ли хватит более чем на два жала. Он еще может прожить здесь не одну неделю. Мне он тоже сказал что-то непонятное, — об этом надо будет еще подумать на досуге. Когда он вошел, я как раз читал записку, полученную от мистера Йорка, и у меня не было времени разговаривать, — пришлось его оборвать. Он в бешенстве, но мне не до него. Вот записка, взгляните. Она касается моего брата Роберта.
Луи Мур внимательно посмотрел на Шерли.
— Рада слышать, что от него есть вести. Он скоро вернется?
— Он вернулся, он уже в Йоркшире. Мистер Йорк ездил вчера в Стилбро его встречать.
— Мистер Мур… что-нибудь случилось?
— Разве мой голос дрожит? Сейчас он в Брайермейнсе, и я еду к нему.
— Что произошло?
— Вы бледнеете, — я уже сожалею, что заговорил об этом. Не бойтесь, могло быть и хуже. Роберт жив, но опасно ранен.
— О Боже! Вы сами побледнели! Сядьте рядом со мной.
— Прочтите записку.
Мисс Килдар прочитала записку; в ней Йорк коротко извещал о том, что прошлой ночью Роберт Мур был ранен выстрелом в спину из-за стены Милденского сада у подножья холма Броу. Рана тяжелая, но есть надежда, что не смертельная. Что касается убийцы или убийц, о них ничего не известно — они скрылись.
«Несомненно, это была месть, — писал мистер Йорк. — Жаль, что он возбудил такую ненависть, но теперь жалеть поздно».
— Он мой единственный брат, — сказал Луи, когда Шерли вернула ему записку. — Я не могу спокойно слышать, что какие-то мерзавцы подстерегли его в засаде, как дикого зверя, и выстрелили ему в спину из-за угла.
— Успокойтесь, не теряйте надежды. Он поправится, я знаю, он выздоровеет.
Стараясь утешить его, Шерли легким, почти неощутимым жестом коснулась руки Луи Мура, лежавшей на подлокотнике кресла.
— Дайте мне вашу руку, — сказал он. — Это будет в первый раз, в минуту тяжкого горя.
И, не дожидаясь ни согласия, ни отказа, он взял руку Шерли.
— Я сейчас отправляюсь в Брайермейнс, — продолжал он. — А вас я попрошу сходить к Хелстоунам и известить обо всем Каролину. Будет лучше, если она узнает это от вас. Вы пойдете?
— Сейчас же! — с готовностью ответила Шерли. — Сказать ей, что опасности нет?
— Да, скажите.
— Надеюсь, вы скоро вернетесь с новостями.
— Я либо вернусь, либо напишу.
— Доверьте мне Каролину. С вашей сестрой я тоже поговорю. Впрочем, она, наверное, уже возле Роберта?
— Наверное. Или скоро там будет. А теперь прощайте.
— Что бы ни случилось, вы выдержите, я верю.
— Будущее покажет.
Настал миг, когда Шерли пришлось высвободить свои пальчики из руки воспитателя, а тому выпустить эту маленькую ручку, которая целиком умещалась и пряталась в его ладони.
«Я-то думал, что мне придется ее утешать, — размышлял Луи Мур по дороге в Брайермейнс. — А она сама ободряет меня. Этот сочувственный взгляд, это нежное прикосновение! Легче самого легкого пуха, целительнее любого бальзама. Оно было свежее снежинки и пронизывало дрожью, как удар молнии. Тысячу раз мечтал я сжать эту руку, подержать ее в своей и вот завладел ею на пять минут. Но теперь наши пальцы уже знакомы, — встретившись однажды, они обязательно встретятся вновь».
ГЛАВА XXXII
Школьник и лесная нимфа
Брайермейнс был гораздо ближе, чем лощина, поэтому мистер Йорк доставил Роберта Мура к себе. Он уложил своего юного друга на лучшую в доме кровать, хлопоча над ним, как над родным сыном. Вид крови, струившейся из предательской раны, пробудил в сердце йоркширского джентльмена самые настоящие отцовские чувства; это страшное происшествие, когда Роберт вдруг очутился перед ним в пыли поперек дороги, беспомощный, мертвенно-бледный вызвало самое искреннее участие Йорка.