Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
Шрифт:
– А на самом деле что мы видели после окончания мирового конфликта? Советскую революцию, вторую греко-турецкую войну, войну Польши с Советами. Теперь над Европой опять сгущаются штормовые облака, и, если я не утерял совсем своей способности делать выводы, скоро нас всех поглотит еще одна великая война.
– Но это было бы чистым безумием, Холмс.
– Вот именно. Это будет чистым безумием, Уотсон.
– Мне даже подумать страшно, какие ужасы может принести новая война. Я с трудом выносил вид исковерканных тел, которые наблюдал в полевых госпиталях Великой
– Алчные страны всегда будут искать способа подчинить себе более слабых соперников, и приверженность человека к насилию всегда будет приводить любой спор к войне. Даже если политика и жадность не будут разделять, то религия – обязательно.
– В моем представлении развитие средств общения и сообщения должны сблизить нации, разве не так?
– Скорее, они поляризуют нации, а не сблизят. Различия между народами мира, политические, культурные или религиозные, будут ощущаться тем острее, чем теснее станет общение их носителей.
– Итак, чем выше мы поднимаемся, тем с большей вероятностью упадем. Чем больше у нас знаний, тем меньше умения хранить мир и достигать взаимопонимания. Человек – странное и несчастное животное, Холмс.
– И хозяин собственной судьбы, к худу ли, к добру.
– Как вы однажды заметили, жизнь несравненно причудливее, чем все, что способно создать человеческое воображение, и это будет верно и в дальнейшем. Но не слишком ли мрачны наши представления о будущем? Я предпочитаю смотреть на грядущие поколения с большим оптимизмом. Жизнь может оказаться куда приятнее для них, чем мы с вами представляем.
– Возможно. Старый добрый Уотсон, вы единственное, что не меняется в наш переменчивый век. Вы маяк надежды в этом скучном мире.
– И трус. И убийца.
– Уотсон, Уотсон. Что сделано, то сделано, назад не воротишь. Судить вас я не желаю, да и права такого не имею.
– Но в каком-то смысле вы провели значительную часть жизни в обществе человека, которого как будто хорошо знали, а на самом деле не знали до конца.
– Я знал вашу дружбу, вашу преданность и храбрость. Даже если бы мне стало известно о том печальном эпизоде вашего прошлого, это никак бы не повлияло на наши товарищеские отношения.
– Спасибо, Холмс.
– И кроме того, мой друг, мы не так уж отличаемся друг от друга.
– Нет? Я всегда считал, что между нами пролегает пропасть.
– Я не совсем это имел в виду.
– Вы же не хотите сказать, что тоже убили кого-то в ранней юности? Я бы ничему подобному не поверил.
– Тем не менее это правда.
– Я… но… что… кого… почему? Я… вы…
– Вы не хотите отдохнуть минутку, перед тем как я продолжу?
– Мой мозг говорит «нет», однако тело говорит «да».
– Как он, Люси?
– О, привет, Полли. Сейчас он такой спокойный. Но так и бормочет без остановки. И глаза у него тускнеют.
– О-хо-хо, бедняга.
– Да.
– Ты
– Готова? К чему?
– Где твоя голова, девушка? Пора закругляться. То есть, почти пора.
– Ты иди, если хочешь, Полли. Я посижу еще тут, побуду с ним.
– О… ну ладно. И сколько ты собираешься тут сидеть?
– Пока… ты понимаешь.
– Ну-ка, дай я тебя обниму, странная ты девчонка.
– Спасибо, Полли.
– Мы же подруги. И желаю тебе завтра хорошо повеселиться со своим уэльским доктором!
– Да уж, повеселюсь, не сомневайся. А ты дома одна повеселись!
– Зато я знаю кое-что об уэльских мужчинах, Люси. У них…
– Ой, да брось ты, Полли!
– Пока, Люси.
– Пока, Полли.
– Боюсь, сейчас я с трудом отличаю сон от реальности. Я как будто во сне, все мои чувства притупились.
– Знаю, мой друг, я прекрасно знаю, о чем вы говорите.
– Кажется, становится светлее.
– Да, забрезжил рассвет.
– Сколько же сейчас времени? Что оно означает? Знает ли это хоть кто-то? Простите, Холмс, за этот старческий бред. Вы хотите продолжить нашу беседу? Я пойму, если такого желания у вас нет.
– Я продолжу, ибо случай, о котором я буду говорить, определил ход всей моей жизни – более чем что-либо другое, как вы сами поймете. Его последствия были значимы настолько, что я ощущал их постоянно. Вы ранее называли меня судьей, присяжными и палачом в одном лице.
– Да, но не в буквальном смысле слова, разумеется.
– Однако это верно и в буквальном смысле. Это случилось, когда Майкрофт отбыл в Оксфорд продолжать образование, а я остался дома, как некий барьер между отцом и матерью. Для отца я был ничтожеством, не заслуживающим внимания из-за чрезмерной привязанности к матери. В тот период отношения между родителями стали особенно напряженными. Отец находил удовольствие в том, чтобы изводить мать насмешками. Говорил, что она произвела на свет только двух сыновей, из которых называться сыном достоин лишь один.
– Должно быть, и для вас, и для вашей матери это было невыносимо.
– Да, но, к счастью, иногда он надолго отлучался – бог знает для каких дел.
– Разве в то время вы не покидали дом ради школьных занятий?
– Большую часть времени я отсутствовал, однако это только причиняло мне дополнительные страдания: хоть я на время избавлялся от нападок отца, мать безотлучно находилась дома. Тем не менее нам как-то удавалось сносить его издевательства. Со временем он до того распоясался, что стал приводить в дом женщин, с которыми вступал в связь. Он позволял им распоряжаться всем в нашем доме, пока они там находились или пока он не терял к ним интерес и не начинал искать чего-то нового.