Шерлок Холмс и дело о папирусе (сборник)

Дэвис Дэвид Стюарт

– Надеюсь, Филипс еще ничего не сотворил с телом покойного хозяина.

– Если события приняли подобный оборот, об этом остается лишь сожалеть, однако мы должны учитывать, что Филипса подвигло на это чувство долга, а не желание поглумиться над трупом. Впрочем, нельзя исключать и того, что он сейчас не в себе и может отреагировать на наше появление агрессивно, и потому я советую вам держать оружие наготове.

Я опустил руку в карман и сжал рукоять своего старого армейского револьвера. Прикосновение пальцев к холодному твердому металлу вселило в меня уверенность.

Вскоре

впереди показалась маленькая пристань, точно такая же, как на противоположном берегу. Холмс поднял весла, и последние несколько метров лодка скользила по инерции. Наконец она с шелестом уперлась в прибрежную гальку. Привязав ее к одной из деревянных опор пристани, мы выбрались на берег и вновь оказались на твердой земле.

Особняк располагался метрах в ста от берега, в имеющей форму блюдца низине, и был окружен деревьями и заброшенным садом, в силу чего разглядеть дом с другого берега представлялось положительно невозможным. На фоне буйных зарослей он смотрелся совершенно инородным и неуместным. Сложенный из темного камня, местами украшенного резьбой, особняк больше напоминал церковь, нежели жилой дом. К нему примыкала большая нелепая деревянная пристройка.

Не говоря ни слова, мы подошли по усеянной галькой тропинке к дубовой двери внушительных размеров. Холмс дернул за ручку, но дверь даже не шелохнулась. Она была заперта.

– Похоже, придется оповестить о нашем прибытии, – заметил Холмс и принялся дергать за шнур, тянувшийся к колокольчику внушительных размеров.

Несмотря на громкий звон, нам никто не открыл. Холмс трезвонил около минуты, после чего сдался и принялся барабанить в дверь.

Мы замерли, внимательно вслушиваясь. Ни звука. Лишь шелестела листва на ветру да изредка кричали птицы.

– Может быть, там никого нет? – наконец предположил я.

– Ошибаетесь, Уотсон, есть. Наверняка есть, я в этом нисколько не сомневаюсь. И еще я надеюсь, что у этого дурака хватить мозгов нас впустить, – сквозь зубы проговорил Холмс.

Он снова начал дергать за шнур звонка, а я колотил в дверь кулаками. Наконец изнутри донесся звук шагов. Он был тихий, приглушенный. Такое впечатление, что человек шел к двери медленно, шаркая ногами. Неожиданно на короткое мгновение все смолкло, и воцарилась тишина, которую оборвал щелчок поворачивающегося в замке ключа, показавшийся мне оглушительным. Инстинктивно я сжал рукоять револьвера.

Дубовая дверь медленно распахнулась. На пороге, держа в дрожащей руке подсвечник с горящей свечой, стоял молодой черноволосый человек. Я сразу его узнал по фотографии, которую видел в «Кедрах». Именно он и был нам нужен. Перед нами стоял Джон Филипс, секретарь сэра Джорджа Фавершема. Я был потрясен, увидев, сколь сильно он изменился. Волосы, обрамлявшие исхудалое, небритое, бледное как мело лицо, подернула ранняя седина. Синева под потускневшими глазами свидетельствовала о бессонных ночах. Взгляд был диким. Филипс смотрел на нас словно загнанное животное. Рот его был приоткрыт, на губах поблескивала слюна. Добавьте к этому ссутулившиеся плечи и шаркающую походку. Человек, застывший перед нами, скорее напоминал старика, нежели юношу.

Несколько секунд Филипс молча

взирал на нас, а его губы безмолвно шевелились, будто он собирался что-то сказать, но то ли все забыл, то ли не знал, в какую именно форму облечь свою мысль.

Холмс заговорил первым:

– Мистер Филипс, меня зовут Шерлок Холмс, а это мой помощник, доктор Уотсон. Мы прибыли сюда, чтобы помочь вам.

– Нет! – вдруг завопил молодой человек с неожиданной яростью. Он весь содрогнулся от этого крика, а его глаза чуть не вылезли из орбит. – Нет! Прочь! Вы меня отвлекаете! Я занят! У меня важное дело! – С этими словами он предпринял неуклюжую попытку закрыть дверь, но Холмс ему помешал. Схватившись за ручку, он потянул ее на себя, распахнул дверь настежь и шагнул через порог, заставив Филипса сделать шаг назад.

– Либо вы нас немедленно пускаете внутрь и мы протягиваем вам руку помощи, – ледяным тоном произнес Холмс, – либо мы ставим полицию в известность о том, что вы укрываете здесь краденое и проводите чудовищные, противные христианскому духу ритуалы над мертвыми.

Разинув рот, Филипс попятился во тьму прихожей.

– О Боже, – простонал он, дико вращая глазами.

Секретарь начал слепо шарить рукой, будто бы в поисках опоры. Не сумев ее отыскать, он потерял равновесие и грохнулся на пол в обмороке. Подсвечник, выскользнув у него из руки, укатился куда-то во мрак.

Я бросился к нему и, встав подле молодого человека на колени, проверил у него пульс. Сердцебиение было неровным и слабым.

– Он едва жив, – сказал я Холмсу, когда тот склонился над телом.

– Что с ним? Истощение? Или вы заметили некие иные симптомы? – спросил мой друг.

Опустившись на колени, он обхватил голову секретаря ладонями и большими пальцами оттянул ему дряблые веки. Мы увидели лишь перевитые артериями белки закатившихся глаз.

С помощью Холмса я снял с Филипса пиджак и осмотрел руки юноши: нет ли следов инъекций. Быть может, истощение вызвано приемом наркотиков? Нет, кожа была чистой.

– Это истощение, но особого рода, – наконец заключил я. – Весьма вероятно, что его усилило нервное напряжение. Черты лица и поведение наводят меня на мысль, что Филипс – человек слабый, как физически, так и духовно. Если мы сможем перенести его в тепло и дадим что-нибудь бодрящее, например бренди, он непременно придет в себя.

К моему изумлению, Холмс, поднявшись, отрицательно покачал головой:

– Нет, лучше оставим его здесь. Давайте воспользуемся великолепной возможностью без помех осмотреть дом, покуда она у нас еще есть.

Это было весьма типично для Холмса – ставить интересы расследования выше здоровья больного человека, и я постоянно осуждал его за подобную бесчувственность. Однако сейчас я не мог не признать, что мой друг прав. Жизни Филипса ничего не угрожало, а его обморок, вызванный истощением, действительно давал нам прекрасный шанс спокойно исследовать дом. В дальнем углу прихожей я увидел откидное кресло, залитое светом, проникавшим сквозь распахнутую дверь. Я предложил Холмсу уложить на него Филипса, чтобы, по крайней мере, не оставлять бедолагу распростертым на полу, и получил согласие.