Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)
Шрифт:
– Ладно, раз у вас больше ничего для меня нет, предлагаю вам запереть комнаты и вернуться к своим обязанностям, – сказал наконец начальник.
– Да, сэр, – ответил Мортхаус и, когда Фаулер вышел, с любопытством посмотрел ему вслед. «Так вот, значит, как наши полицейские инспекторы исследуют место преступления? Тогда неудивительно, что мистер Холмс такого невысокого о них мнения. Теперь я его хорошо понимаю».
Небрежность Фаулера заставила Мортхауса вспомнить совет, который дал ему Холмс: штудировать дела прошлых лет – наилучший способ выучиться профессии, если нет возможности постигать ее на практике. Тело увезли, и Мортхаусу больше нечего было здесь делать, однако мысль о возвращении к своим обычным обязанностям не слишком его привлекала. Будучи отстранен от участия в деле Тернеров, он с неприязнью думал о повседневной полицейской службе. А не заняться ли ему кое-чем другим?
Ноги сами принесли Джеймса в контору
Мортхаус открыл дверь кабинета, остановился на пороге и заглянул внутрь, пытаясь представить отца за работой и одновременно избавиться от тягостных воспоминаний. Впрочем, человеческая память – штука капризная, она не позволяет воскрешать лишь приятные образы и сразу подсовывает другие, не столь желанные. В кабинете почти все осталось так же, как было при отце, лишь папки, разбросанные по столу, были аккуратно сложены в стопочку. Старший брат, большей частью из благоговейного страха перед усопшим, решил пока остаться на своем рабочем месте и не переезжать сюда. Мортхаус взглянул на шкафы, в которых хранились папки с документами, и стал думать, с чего начать. В конце концов он решил сначала просмотреть давнишние дела, хранившиеся сзади, и постепенно продвигаться вперед. Правда, для этого придется вытащить из шкафов много папок и положить их на стол, зато так он получит доступ к наиболее полным делам. Кроме того, это избавит его от необходимости разбираться в документах, лежавших на столе, ибо они находились в некотором беспорядке. Возможно, педантичному мистеру Холмсу подобные резоны показались бы неприемлемыми, но Мортхауса они вполне удовлетворили. Начав с нижней полки одного из шкафов, констебль с удивлением обнаружил, что и здесь особого порядка не наблюдается, что было весьма странно, если учесть стремление к методичности, которым отличался его отец. «Очевидно, старший сын не унаследовал эту черту», – подумал он, проклиная брата Эндрю: тот, без сомнения, попросту распихал папки по свободным местам, вместо того чтобы расставить их в прежнем порядке. Тем не менее Джеймс принялся быстро проглядывать лежавшие перед ним на столе папки и перекладывать их из одной стопки в другую, время от времени возвращаясь к шкафам, чтобы взять новую порцию документов. Однако попадались ему по преимуществу мелкие кражи и грабежи, сами по себе незначительные, но для совершивших их злоумышленников окончившиеся длительными тюремными сроками, в некоторых случаях – отправкой в колонии. Чем дальше Джеймс читал, тем очевиднее становилось неравенство людей перед законом, в частности – перед правосудием. Суд не принимал в расчет тяжелые жизненные обстоятельства тех, кто оказался на самом дне. С другой стороны, будучи полицейским, Мортхаус понимал, что закон должен был един для всех. Работа оказалась утомительной. В сущности, в первой дюжине папок не содержалось ничего интересного. Наиболее любопытным оказалось дело о мошеннике, который, назвавшись графом из Европы, сумел обмануть ювелира и присвоить жемчуга и драгоценности на три сотни фунтов. Мортхаус взял следующую папку, мысленно уже радуясь, что отказался от карьеры юриста. Впрочем, люди большинства профессий зарабатывают себе на жизнь ежедневным рутинным трудом, практически не зная исключений. Почти не замечая имен, Мортхаус быстро пробегал документы глазами и тут же откладывал их в стопку уже просмотренных дел. Вдруг он замер, точно его подсознание уловило какую-то деталь, которую глаза не успели отметить. Констеблю понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Он схватил папку, снова открыл ее и стал читать:
Обвинение в похищении из Эдинбургского банка крупной суммы денег, неправомочно изъятых со счетов жертв…
Банк угрожал лишить его собственного дела, если он откажется платить…
Жертва, мистер Чарльз Ламонт, заявил, что его запугивали и угрожали смертью, заставляя платить наличными в обмен на защиту принадлежащей ему фирмы…
Его регулярно
Записи подобного плана занимали полстраницы. Было ясно, что у жертвы вымогали деньги в обмен на защиту, а если бы он не согласился платить, то лишился бы своей фирмы. Хотя такие дела были в то время отнюдь не редкостью, внимание Мортхауса особенно привлекли два последних абзаца:
Вину за вышеупомянутое вымогательство жертва преступления возложила на мистера Артура Тернера, владельца банка.
Примечание: дело закрыто и не подлежит дальнейшему рассмотрению из-за внезапной смерти мистера Ламонта в преддверии судебного разбирательства. Других свидетелей не имеется.
Ниже было приписано от руки отцовским почерком:
См. дела Гастингса и Макдональда…
Мортхаус стал перебирать оставшиеся папки, сбрасывая их по одной на пол, пока не нашел два вышеупомянутых дела. Быстро просмотрев их, он нашел внизу примечания, кратко описывавшие текущее состояние разбирательств. Оба расследования были закрыты по причине исчезновения ключевых свидетелей еще до суда. Мортхаус откинулся на спинку кресла, оставив все три папки лежать раскрытыми на столе, и стал размышлять над прочитанным. Значит, людей, имевших касательство к этим делам, устраняли или убивали? Мог ли за всем этим стоять Артур Тернер? Мортхаусу было трудно судить об этом, но мысль о том, что Тернер, один из самых заметных людей в эдинбургском обществе, способен на такие чудовищные вещи, казалась ему в высшей степени невероятной. Мошенничество и вымогательство – это еще ладно, но убийство?
Мортхаус захлопнул папки, быстро вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице с единственной мыслью в голове: Шерлок Холмс должен это увидеть!
Глава 19
Джон Уотсон стоял над трупом в анатомическом театре и оглядывал лица студентов, расположившихся на скамьях ступенчатой аудитории и напряженно ожидавших, когда он начнет. Это помещение являлось неотъемлемой частью медицинского факультета, однако, находясь сейчас в его центре, Уотсон невольно сравнивал себя с гладиатором. Он стоял на арене, зрители же все как один подались вперед, чтобы лучше видеть кровавое зрелище, которое вот-вот должно было развернуться внизу. Доктор понятия не имел, кто лежит перед ним на столе, но при виде тела, накрытого белой льняной простыней, в его мозгу зароилось множество разных мыслей. Ему было трудно предугадать свою реакцию, ведь ему много раз доводилось видеть убитых на войне, да и за время, проведенное с Холмсом, тоже. Правда, на этот раз придется не лечить, а вскрывать тело человека, лежащего на столе. Ему слишком часто приходилось видеть своих товарищей, которых от смерти отделяла лишь надежда. «Возможно, воспоминания о той поре еще слишком свежи в мне, чтобы можно было оставить их в прошлом», – подумал Уотсон.
Нетерпеливый ропот отвлек его от этих размышлений. Он огляделся, прежде чем медленно стянуть простыню и обнажить мертвенно-бледное тело и невозмутимое лицо, каких никогда не бывает у живых. Уотсон взглянул на раны, имевшиеся на торсе несчастного:
– Как видите, господа, этого человека несколько раз ударили небольшим клинком. Он потерял довольно много крови, что привело к обмороку, а в конечном итоге – к смерти.
Студенты внимательно наблюдали за лектором, ожидая дальнейших пояснений, но Уотсон был слишком погружен в собственные мысли.
– Мы должны спросить себя: как случилось, что он оказался на этом столе, перед нами, чтобы подвергнуться вскрытию и исследованию? – продолжал он. – Да, мы должны быть благодарны ему за те сведения, которые он сообщит нам теперь, когда его больше нет, – но, будь он жив, мы бы на него и не взглянули. – Уотсон обвел взглядом аудиторию: некоторые из его зрителей казались заинтригованными, другие лишь ждали, когда начнется вскрытие. – Сейчас этот человек, господа, – простая книга. По ней мы будем изучать анатомию, исследовать органы и строение тела, но если бы мы только могли, то узнали бы о его жизни и привычках…
Уотсон умолк, думая о тех, кто, в отличие от него, был способен добыть такую информацию. Он спрашивал себя, где сейчас его друг Холмс, чем он занят и как продвигается его расследование. Но об этом можно было только гадать, и Уотсон прекрасно понимал, что в данный момент он сам проводит расследование совсем другого рода, причем царящее в его душе смятение отнюдь не способствует работе. Он отошел от стола, опустил руки и повернулся к Патрику:
– Боюсь, мне нехорошо, доктор Уотсон. Буду признателен, если вы проведете занятие вместо меня. – Не дожидаясь, пока кузен остановит его вопросом или возражением, он отдал ему инструменты. – Господа, прошу меня простить.