Шерлок Холмс и уэльские тайны
Шрифт:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Если бы мальчишку, который прибежал от Рэбби, вымыть и приодеть, то всякому, кто бросил бы на него взор, он показался бы маменькиным любимчиком — милый курносый носик, длинные кудрявые волосы. К сожалению, у него, как и у Рэбби, не было матери. Он влетел в комнату и, запыхавшись, выпалил:
— Рэбби велел передать: франт остановился в отеле «Три монахини», что на Олдгейт-Хай-стрит, и просил мистера Джонса прийти к нему!
Нам довольно скоро удалось остановить кэб, но кучер не хотел нас сажать до тех пор, пока я не достал из кармана пригоршню
Мы очень быстро добрались до места, хотя путь от Бейкер-стрит до отеля был неблизкий. Я попросил кучера остановиться за два квартала до отеля и расплатился с ним, не поскупившись на чаевые. В этом я следовал совету Холмса, который говорил: надо приучать всех, кто нас обслуживает, к тому, что внешний вид клиента бывает обманчив.
Рэбби, прятавшийся в одном из подъездов, увидев нас, вышел навстречу.
— Он сейчас в отеле? — спросил я.
— А то где же, — кивнул Рэбби и стал рассказывать, как следил за франтом.
Проводив наших гостей до отеля «Юстон», тот расплатился с кэбменом и, выждав несколько минут, направился в вестибюль отеля. Там он поговорил с клерком, — очевидно, чтобы установить, те ли это люди, за которыми ему было поручено следить, и затем вышел на улицу. Взяв кэб, он вернулся в отель «Три монахини» и поднялся к себе в номер — отдохнуть после трудов, как предположил Рэбби. Именно тогда он и послал за мной Джорджа.
— Ты не выяснил, кто он такой?
— Никак невозможно, — покачал головой Рэбби. — Швейцар гоняется за мной, как собака за зайцем.
Отель «Три монахини», недавно открывшийся после капитального ремонта, был одним из самых дорогих, и служащие старались оградить своих постояльцев от мелких торговцев, нищих и уличных мальчишек. К сожалению, я не мог пойти и спросить у клерка имя франта, потому что швейцар, бросив взгляд на мою одежду, просто не пропустил бы меня.
Мы устроили небольшое совещание и решили действовать следующим образом: Рэбби, расхаживая взад-вперёд перед входом, станет смотреть, не появится ли франт в вестибюле, а я буду ждать сигнала Рэбби.
Конечно, швейцару очень не нравился болтающийся перед отелем мальчишка, но он почему-то не прогонял его. Спустя полчаса Рэбби подбежал ко мне:
— Он пошёл в ресторан обедать.
Швейцар встретил меня хмурым взглядом, но полкроны, лежавшие у меня на ладони, произвели нужное впечатление: он улыбнулся и пожал мою протянутую руку.
— Сейчас в ресторане обедает один тип, — сказал я. — Мне надо знать, кто он такой и откуда приехал.
Швейцар опять насупился.
— Полкроны отдашь клерку, — добавил я, — а тебе я дам ещё крону.
— Как я его узнаю? — спросил швейцар.
Я махнул рукой на Рэбби:
— Дашь мальчику метлу, и пусть подметает панель перед входом. Он покажет того типа, когда он выйдет из ресторана.
Швейцар сходил за метлой, и Рэбби принялся усердно мести мостовую. Прошло ещё полчаса. Наконец Рэбби кивнул швейцару, и тот двинулся в вестибюль. Почти тотчас же наш франт
Швейцар вручил мне клочок бумаги, на котором рукой клерка было написано: «Эван Эванс из Кардиффа». Я отдал швейцару две монетки по полкроны, сказал «спасибо» и пошёл вниз по улице.
Дойдя до перекрёстка, где Миддлсекс-стрит пересекалась с Олдгейт-Хай-стрит, мистер Эванс зашагал ко всем известному Еврейскому рынку. «Ну, если к валлийскому языку прибавится ещё и идиш, то я скажу Холмсу, что умываю руки», — подумал я. В этих кварталах жила еврейская беднота, мелкие торговцы и ремесленники. По воскресным дням сюда стекались толпы бедняков всех национальностей, проживающих в Лондоне: китайцы, японцы, индусы, турки… Здесь можно было купить или выменять решительно всё, но главным образом подержанную одежду.
Дабы не потерять нашего франта в людском водовороте, мы рассредоточились таким образом, чтобы один видел его сзади, другой — спереди, третий — слева, четвёртый — справа, подавая друг другу сигналы о его перемещениях. Я просил мальчиков особенно следить за тем, не вступает ли он с кем-либо в контакт и не передаёт ли чего-нибудь при этом.
Эван Эванс остановился у лоточника, продававшего дешёвые женские украшения: потом его заинтересовал цирковой акробат, принимавший самые невероятные позы. Благодарные зрители бросали ему мелкие монеты.
Я видел, как Эвансу преградил дорогу торговец подержанной одеждой и предложил купить капитанскую форму, утверждая при этом, что «она с утонувшего в море капитана». Не проронив ни слова, мистер Эванс обошёл торговца, словно это был попавшийся на дороге пень.
Еврейский рынок славился своими карманниками: говорили, что часы, которые у вас только что стащили, через минуту уже продавались на другом конце рынка. Но рядом с Эвансом я не заметил пока ни одного карманника.
Следующим торговцем, привлёкшим его внимание, был лоточник, который торговал медикаментами. Держа в поднятой руке бутылку с какой-то жидкостью янтарного цвета, он кричал, что она снижает давление, помогает восстановить ослабевшее зрение, заживляет раны и ожоги, а также укрепляет расшатанные нервы. Далее мистеру Эвансу попался белозубый негр, предложивший почистить ему обувь, — его наш франт презрительно отстранил от себя тростью и проследовал дальше.
Рэбби несколько раз оборачивался ко мне, и я видел, что на его веснушчатом лице написано недоумение, но мне не казалось странным, что посланец дьявола фланирует среди мелких торговцев и нищих. Разумеется, ему нужно было с кем-то встретиться: ведь недаром же он провёл весь вчерашний день, следя за домом, где жил Холмс.
Рынок кончился, и мистер Эванс повернул в одну из улиц. И тут я с удивлением обнаружил, что его личность интересует не только нас. Прилично одетый светловолосый юноша не старше шестнадцати лет обогнал его и тотчас повернул обратно, когда Эванс пожелал вернуться на рынок. И снова замелькали лица торговцев, предлагавших носки, ботинки, воротнички, замки, будильники, ножи, пилы, стамески, лопаты, шляпы, ленты, скрипки, окарины, цитры, банджо, ноты и старые книги.